Как «Хара Мамбуру» сделала из Макса Покровского звезду

Давай прямо сразу со знакового события – это 1993 год и фестиваль «Поколение». Расскажи, как вообще это все происходило, кто организовывал фестиваль, как вы туда попали.

Происходило так: я очень много времени проводил, тогда мы жили в маминой квартире еще, я уже был женат, но я проводил много времени на кухне, потому что все спали, а я там сидел, там был диванчик, я там реально сочинял на этом диванчике «Хара Мамбуру». Там же у меня был телефон, тогда я уже провел себе второй телефон, то есть у мамы был в комнате телефон, и я там бегал с каким-то таким огромным сталинским, по-моему, не помню с каким, но в общем еще дисковым телефоном. Я сидел, звонил, у меня была записная книжка. И вот какой-то из звонков был Сереже Мазаеву. Он говорит: «Слушай, фестиваль «Поколение» проходит. Иди, сделай все, что можешь. Если тебе нужно что-то, пойди продай цветной телевизор». — Там собственно, не надо было ничего продавать, там бесплатно брали на фестиваль. — «Иди на этот фестиваль, подавай заявку». Я поехал, подал заявку.

Куда ты поехал?

Поехал на Фрунзенскую набережную, по-моему, в какой-то из переулков, которые к ней прилегают, в офис компании Art Rictures Group, которую возглавляли…

Степа Полянский…

Степа Полянский и другие люди…

Знаменитые дети знаменитых родителей.

Сами знаменитые, дети знаменитых, и стали в последнее время, благодаря своей активности, эти люди еще более знаменитыми. Поддерживающие, так сказать, флешмобами не менее знаменитых, поэтому знаменитость, поддерживающая знаменитость, я, так сказать, был у истоков их знаменитости. Понимаешь?

Все просто.

Окей. Все очень просто.

Но Федя Бондарчук там был еще?

Был, да, был.

И с какого рожна им пришла в головы мысль сделать фестиваль? И по какому принципу они отбирали сюда коллективы?

Вот за них и за их рожон я ответить не могу, но могу сказать, что начался он, этот фестиваль, год назад, в 1993 году, как фестиваль видеоклипов. Тогда блистала Наташа Ветлицкая, по-моему, «Посмотри в глаза» был призером, главным призером этого фестиваля ’93. Начиная с 1994 года, они стали делать два фестиваля, то есть фестиваль клипов остался…

Он шел всю ночь, я помню, они показывали вообще все клипы в течение…

Это даже я уже не помню. И еще был фестиваль молодых групп. Просуществовал фестиваль музыкальный, то есть фестиваль молодых групп, я не знаю сколько, максимум 2-3 года, по-моему, два. И вот мы туда попали.

Ну, какие-то комментарии по поводу песни «Хара Мамбуру» ты помнишь, какие они тебе дали? Или они вообще не спрашивали, что вы будете играть? Играйте, что хотите.

Нет, нет, они, конечно, говорили. Когда мы принесли им демку нашу, они говорили, что вот это вот свою «Мамбурум», как обычно ее называли, я уже не помню сейчас, я предположительно, ее естественно они сказали, что надо бы исполнить. Там было как бы два жюри у них, называлось продюсерское жюри и клипмейкерское. Основное было второе, надо было на первое место поставить клипмейкерское. Призерам снимали клип. Нас клипа не удостоили, нас удостоил клипа как бы специально, свой приз объявил Паша Ващекин, вся культурная Москва знает этого человека. Вместе с Натальей Ветлицкой они сказали, что они от себя, от своей компании, как соучредители, я не знаю, кто они были, но в общем вот они снимают «Ногу свело!» клип. А вторая часть жюри, продюсерское жюри, одной из ключевых персон была Ксюша Стриж, у нее тогда была на телевидении программа «У Ксюши», нам дали очень много каких-то бонусов, один из них — участие в программе «У Ксюши». Одной из наград, я помню, был контракт с фирмой Moroz Records, то есть тогда очень на совке любили. Группа молодая, которая получает какой-то приз, и призом является контракт. В контракте потом, когда я стал читать этот контракт… Я с огромным уважением к основателю и владельцу этой фирмы, но просто контракт я подписывать не стал, потому что там написано так, что вложим это, это, потом вычтем все это, потом еще, после того, как мы вычли это, потом еще возьмем себе это, возьмем себе то, потом опять присоединим себе вот это, тогда после этого, возможно, этот будет получать еще что-то. А в те годы рекорд-контракт был весьма не пустым звуком, потому что тогда на записи можно было сделать, на продаже своих рекордов, на носителях…

Это уже отошли аудио-кассеты в этот момент, но уже компакт-диски по полной программе.

Они еще не отошли, но почти отошли. Диски только-только начинались, я помню Игорь Тонких из Feelee Records говорил, мы договорились на LP, подписывая один из контрактов в те годы…

На большую долгоиграющую пластинку.

Да. «Вот если вы еще найдете и поможете нам, найдете 1 тысячу долларов, где-то кто-то вам профинансирует или что-то, мы сделаем CD. CD это очень так…». И мы так хотели CD, так…

И еще же ходовым товаром были вот эти вот видеокассеты с компиляциями клипов. У меня такая от Art Pictures была долгое время, и ваш клип там тоже был. А как происходила съемка? Первый клип «Хара Мамбуру» это же был вот тот фрагмент, который мы показали, не мультипликационная была версия.

Абсолютно верно. Проходила очень просто, там, это на Мосфильме, по-моему, это был Первый, самый большой павильон, так и назывался «Первый павильон Мосфильма». Там был собран этот город старинный, я все показываю на стол, потому что на столе была проекция нашего клипа. И этот город, в нем что только не снимали, по-моему, кстати, «Парень чернокожий» Леонида Агутина, все там. И Паша Ващекин, он каким-то образом очень был вхож, я не знаю, может, он до сих пор, в «Мосфильм», я имею в виду, у него были свои какие-то взаимоотношения с начальством, с руководством «Мосфильма», он очень активно этим павильоном пользовался. Вот там вот, в павильоне, у него все и снимали. Нас туда загнали, был какой-то сценарий, я там еще сидел, думал. Там был режиссер, такой нанятый человек. И мы сидели, сидели, думали, что какая-то такая история, что я такой вот веселый скачу, что, может быть, я предатель, что, может быть, я какой-то секрет продал. Сели и стали выдумывать сценарий в день съемки. Пришел Паша Ващекин, такой добрый, и сказал: «Oh no, нет-нет, это все не будет, не будет. Танцуем».

Просто будем танцевать.

Ну, в итоге он оказался в какой-то степени, я думаю, даже в большей степени, прав.

Был ли у тебя вот в то время какой-то момент, когда ты вдруг раз и ощутил себя знаменитостью?

Даааа, конечно, это было еще до того, как был снят клип, но после фестиваля «Поколение-93», потому что прошла пара-тройка репортажей, тогда был «Московский канал», третья кнопка, и еще какой-то канал. И для меня было самым большим комплиментом, у нас у мамочки, где мы тогда жили, на улице Народного ополчения, вот этот магазин «Весна», такой длинный дом, кто знает, на пресечении с улицей Тухачевского, там были коммерческие магазины. Впоследствии я немножко зарабатывал там, приторговывая болгарскими презервативами, я их покупал в аптеке, относил в коммерческий магазин. Очень мало заработал, потому что понятно, что это не бизнес был. А там стояли торговцы, и они торговали двухкассетными магнитофонами, я хотел понять, у меня тоже тогда появился двухкассетный магнитофон, папа подарил нам на свадьбу с Таней двухкассетный магнитофон, дека, как там называлась, и качество записи было так себе, в том смысле, я хотел понять. То есть я брал кассету, одну вставлял, другую вставлял, то есть с первой писал на вторую, и у второй было качество хуже, чем у первой. Я решил пойти в магаз и посмотреть, как это все происходит. Как там, нормально пишет? Я пришел, притворился, что хочу купить, и там такой утюжок стоит, продавец, и раз, как-то записывал он офигительно, вставил раз кассету, кусочек записал, потом быстренько у той кассеты, когда воспроизводил, на которую записали, он задирал верхи, верхние частоты, задирал громкость, вот типа, видишь, какое хорошее качество. И там ко мне все, там такие тетки были, продавщицы, бижутерией торговали, коммерческий магазин, они так со мной все разговаривали. И в один прекрасный день я пришел, и мне сказали: «Какая у вас замечательная песня! Мы вас видели по телевизору, вы такой там, типа…».

Yes.

Ну я не помню конкретно, что они сказали, и с тех пор меня стали уважать утюги из коммерческих магазинов. И я стал уже…

Жить дальше с тем ощущением, что жизнь не прожита зря.

Да, да.

Я помню тот момент, когда мы начали играть на Maximum твои песни, и ты все время каждую новую песню приносил нам обязательно, и большинство из них мы играли. И у нас с тобой был такой непрекращающийся диалог на тему того, насколько целесообразно петь на английском языке. Потому что ты приходил, приносил песню на английском языке, я высказывал сомнения о том, что аудитория все равно на 99% русскоязычная, имеет ли это смысл, может быть, тебе лучше спеть какую-то… Это было еще до «Сибирской любви», по-моему, «Сибирскую любовь» ты принес уже на русском языке. Прав я тогда был или нет?

Тогда, к огромному моему счастью, ты был прав, но ты был прав не на 100%, а на, скажем, 70-80%. Почему я говорю, что к моему счастью? Потому что тогда, дело не только в языке, дело в самой публике, и не только в ее отношении к языку, она была готова слышать. Она была готова распознавать, не только узнавать. Как? Публика любит узнавать, а не …

Распознавать, впитывать.

Нет, нет, просто есть такая поговорка. Просто странно, я на телевизоре и начинаю тупить. Народ любит узнавать, а не … что-то еще, а не познавать. Вот тогда публика любила познавать. Ну не то, что очень любила, но тогда была та публика. И вообще то время, те годы, эти наши с тобой споры на Maximum, это все, то есть это было до такой степени, окей, это, может быть, были не самые лучшие песни, может быть, не самые успешные песни.

Я бы так не сказал, скажу тебе честно.

Я сказал слово «может быть».

Может быть, да.

Потому что не в моих правилах…

А чем публика тогда отличалась от нынешней?

Я не знаю.

Что?

Всем. Абсолютно всем. Она просто хотела слышать. Ей было интересно, ей было нужно, а сейчас публика другая.

Никого не хочу обидеть, но сейчас публика другая. Концерты, вспомни, пожалуйста, первые концерты и переживания твои, связанные с ними, и ощущения от первых концертов.

«Бункер».

«Бункер».

«Бункер», там на Рижской. Как это название улицы, которая идет, почти где сейчас Третье кольцо, следующая?

Я-то в «Бункере» был, когда он уже был на Пушкинской площади, рядом с Тверской, вот это вот, с такой очень сводчатой…

О, его я уже почти не помню. Вот ты бы мне не сказал, я бы не вспомнил. Нет-нет, тот самый первый «Бункер», который был от станции метро Рижская, соответственно, Рижский вокзал. И тогда мой основной concern был, конечно, дотянуться до «Двух самолетов». Потому что были две группы, которые собирали биток, это питерские «2ва самолета» и мы, москвичи, «Ногу свело!». И «Самолеты» всегда шли чуть-чуть впереди.

Да ты что?

Ну, они так вот, «Самолеты» в те годы были круче.

Тогда надо пояснить нашим зрителям, что «Самолеты», это была группа, которая играла, полную белиберду пела.

То же самое, как…

Да, как и «Хара Мамбуру». Но у тебя-то дальше начались песни с текстами, и основное ваше творчество связано было с осмысленными какими-то текстами. Но по стилю вас смешивали даже какое-то одно время, «А бамбула була була була е» вот у них.

А бамбула була була була… Фамилия солиста Покровский, у «Двух самолетов».

Да, Вадик только.

Вадик. И мы в том же самом самом «Поколении-94» музыкальном участвовали, то есть мы с ними в одном.

И самая большая круть была их переплюнуть по количеству…

Это не то, что самая большая, но это один из показателей серьезной крутизны, и потом в какой-то момент мы сравнялись. Вау, все!

А как вы в Питер съездили первый раз, помнишь, с концертом?

Я помню первый раз, но это было до «Поколения», по-моему. Это было задолго до «Поколения», ну тогда задолго, что значит…

Ну покорить Питер тяжело было? В связи с тем, что «2ва самолета» оттуда же.

А тогда вот было еще опять же чуть-чуть до. То есть они были, но … Нас повезли в клуб «Тамтам», жили мы у нашего тогдашнего директора Сергея Аскина, была компания ребят, просто питерские ребята, питерские друзья, они сняли какую-то квартиру, какой-то синяк просто выселился на 2-3 дня, ему дали каких-то денег. Там синячья квартира, мы жили в двух комнатах и играли два концерта в клубе «Тамтам».

Клуб «Там там» — это отдельная легендарная абсолютно…

Очень удачные концерты были у нас, могу тебе сказать. И знаешь, тогда я побаивался очень, знаешь, вот этот дурацкий совершенно предрассудок, что Питер, он так относится к Москве, что так питерцы москвичей… Я не знаю, может быть, такое где-то как-то с кем-то и было, но с нами, с «Ногу свело!», не было никогда. Поэтому мы никогда не боялись Питера, мы всегда очень уважали Питер, мы никогда не пренебрегали Питером, мы никогда не считали, что Москва идет впереди, хотя я естественно родом из московской музыки. И я всегда это подчеркиваю, при вот таком количестве искренних реверансов в сторону Питера, я все время говорю, что стилистика таких нам коллективов, которые, для меня олицетворение Питера тех лет, скажем, как «АВИА», такой лозунг «Я не люблю тебя», нет, Москва, она была другая, я об этом всегда говорю. И вообще тут надо сказать, я так понимаю, что мы ведь пойдем вправо по этой прямой времени.

По шкале.

По шкале. Соответственно то, что было до «Поколения», и то, что было до тех лет, это была Московская рок-лаборатория. Это то, что дало жизнь, это та организация, которая дала жизнь «Ногу свело!», без которой нас бы не было. Поэтому вот эта рок-лабораторская закваска, это, конечно, была в нас очень сильно развита. Я думаю, что до сих пор это в нас есть.

Опиши мне пожалуйста атмосферу шоу-бизнеса, так называемого, тех лет, то есть музыкальной индустрии. Кто были эти люди? Кто были продюсерами? Кто были заказчиками концертов? Как это все происходило? По моим воспоминаниям, там была просто уйма самых экстравагантных и странных персонажей.

Персонажей, как заказчиков концертов, я толком не знал. Могу сказать, что первый концерт, по-моему, в конце 1989 года или 1988, «Ногу свело!» был на одном рок-лабораторском мероприятии, и это тогда были так называемые «ночники». Ночной концерт — это концерт, который проходил ночью, соответственно, и там порядок выступления был обратным нормальному порядку обычного вечернего концерта. То есть в начале выступали самые крутые, а под конец — самая шняга, потому что концерт был ночной, под утро все уставали. И вот на одном таком концерте, без разрешения рок-лабораторского начальства, с тремя-четырьмя песнями последними, естественно, как самая шняга, выскочили «Ногу свело!», то бишь мы. И мы покорили публику первым куплетом своей первой песни «Фанта»:

Дети пили фанту

И покрылись сыпью,

Их свезли в больницу,

Там они скончались.

И все, и публика была наша. Потом опять же Рок-лаборатория была заказчиком концертов, если можно это так назвать, это был никакой не заказ, это были фестивали, «Фестиваль надежд», в коем мы участвовали, дважды, один раз, по-моему, в 1989 или 1988, и потом 3 или 4 года спустя, когда пришел к нам наш гитарист, поныне играющий в «Ногу свело!» Игорь Лопухин, мы тогда поменяли стилистику. Коммерческими концертами, я уже теперь иду к 1993, к 1994, к 1995, после опять же наших фестивалей «Поколение», тогда пошли клубы, появилась дискотека Мастер, про «Бункер я говорил, просто появились какие-то клубы.

Клуб «Пилот», в котором собственно «Поколение» проходило.

Да, это да, это тоже артпикчуровская такая база. То есть мы вот идем к этим годам. Да, это были в основном клубы, и корпоративы как таковые, я даже не помню, были они или нет. Я думаю, что их тогда не было.

Вот песню за песней, которые ты приносил на радио, ты какую-то прямо галерею самых странных вообще персонажей выводил, причем с усиленными ротациями клипов, в которых, в общем, тоже были все составляющие человеческих уродств и патологий. Это, конечно, четко выделяло вас, вы шли таким своим путем. Почему ты выбирал такие истории и таких героев? Расскажи, пожалуйста. У тебя все время твой герой в те годы это какой-то неполноценный человек, страдающий, лузер.

Это лузер, как он есть. Знаешь, причин этому, наверное, вот так сейчас навскидку, я же не думал, думал над тем, как ответить, только когда слушал твой вопрос. Я думаю, навскидку их три. Первая уже была упомянута, это некое рок-лабораторское воспитание, потому что стеб, вот это слово, я его ненавидел, оно отвратительно звучит, тот самый стеб, который был очень свойственен для начала девяностых годов и питерскому рок-клубу, и Московской рок-лаборатории, то есть о чем-то петь серьезном как бы это западло, надо стебаться, это первое. Второе — в самом «Ногу свело!», сам коллектив «Ногу свело!» долгие годы, я прошу меня понять правильно, я сейчас говорю про музыкальные компоненты, в ритмической своей составляющей, это был до какой-то степени асексуальный, с точки зрения музыкальной фактуры, коллектив, то есть я всю жизнь был поп-человеком, я очень любил и люблю поп-музыку, я люблю и весьма тяжелую музыку, и весьма… как бы все равно поп-музыка — это, я думаю, мой приоритет. Я всегда мечтал, чтобы… А у нас было, no оffense, без личностей. Я не говорю ни про кого, сам про себя говорю. У нас все было такое дерганое, вот это нам удавалось.

Ну у вас же нарочито, вот это «ба!», «у!»

Потому что другого не выходило. Я не могу сказать, что ничего не выходило, и точно не выходило, но как бы вот то, что… опять же оно не выходило.

Вот это вот красивое мазаевское, такое обволакивающее, сексуальное музицирование.

Нет, ни в коем случае, нет, этого мы не умели делать просто, это вторая причина. А третья причина — я просто до какой-то степени, это я уже сейчас возвращаюсь к литературной составляющей, действительно был, я не могу сказать, что мне интересно было, я планировал это сделать, видимо, как-то подсознательно к теме слабого человека и обиженного судьбой, обществом, я к этой теме возвращался, и восприятие … Знаешь, журналисты тех лет, какая-нибудь дура берет интервью, сидит: «Ну, в общем я не большая ваша фанатка, ну я так знаю, что у вас песни про всяких уродов и карликов, и нищих». И хотелось: «Сразу тебе лбом дать прямо? Лбом в лоб тебе сразу дать или как?» Но приходилось поступать «или как». Причем в те годы было принято большинство интервью давать большим коллективом «Ногу свело!», это я сейчас больше один. Когда вот такая вот журналисточка попадалась, то ее, конечно, наш коллектив просто там, как пираньи, набрасывались и поедали. Человек уходил просто уничтоженный абсолютно.

Опиши, пожалуйста, какое влияние тогда на успех оказывали средства массовой информации. Что было определяющим? Попадание на радио, попадание клипа в эфир, например, попадание на страницы журнала «Ом» или «Птюч», или «Московский комсомолец» и его хит-парад. Мы беседовали здесь с Артуром Гаспаряном подробно тоже об этих годах. То есть что влияло на успех? Кому надо было обязательно дать интервью? Какие у тебя воспоминания о стиле журналистов тех лет? Ты уже начал об этом говорить. Как все это проходило?

Разумеется, это все в комплексе. В данном случае я не думаю, что… Пускай, это все было на этапе зарождения, та индустрия, которая сейчас не является нормальной индустрией, она, конечно, исковерканная. В каком-то смысле та даже была более здоровая, она просто была неразвитая. Естественно, все было важно. Для меня лично, понимаешь как, прежде чем закончить ответ на этот вопрос, я хочу сказать, что я до сих пор в ведении дел очень слабый, я до сих пор не понимаю, как устроена индустрия, например, музыкальная индустрия в этой стране нынешнего дня, сегодняшняя. Я не понимаю этого до конца. Окей, вернемся к тому, о чем мы говорили. Повторяю, субъективно для меня всегда было, конечно, самым важным FM-радио, однозначно. Я прекрасно понимал, что клип иметь — это супер круто, потому что тогда клип это означало, что ну, клип.

Тогда же были музыкальные каналы, на которых можно было крутить.

Да, но радио тогда, когда не было денег на клипы, радио для меня было самым главным. Когда появились деньги на клипы, точнее не сами деньги, а отдельные истории были, нам помогали, нас финансировали, у нас, например, был приз за фестиваль «Поколение», то есть это совершенно не важно. Появилась возможность снимать клипы. Радио для меня все равно на второе место не встало. Они как-то так шли, радио всегда было впереди. Оно для меня и сейчас впереди. Радио, радио, FM-радио. И я даже помню разговоры, у нас был с одним господином: «Вот слушай, Макс, тебе предлагали сотрудничество «Европа Плюс», а ты что-то скипнул с этого дела. Дурак ты, Макс, просто «Европа Плюс» покрывает всю страну». Я говорю: «Чувак, понимаешь, мне очень нравится «Европа Плюс», но, во-первых, я уже сотрудничаю с Maximum, с тем, с твоим Maximum, а во-вторых, понимаешь, на Maximum играет прогрессивная музыка, мне на***, что оно, это радио, играет в двух городах», — по-моему, играло в трех, еще в Твери, то есть Москва, Питер и Тверь, я могу ошибаться, или Новгород, я не помню, ты лучше знаешь.

В какой-то момент включились там, но долгое время было еще радио двух столиц, такая фишка, помнишь, Питер и Москва?

Да-да, радио двух столиц. Я говорю: «Чувак, здесь звучит прогрессивная музыка, мне надо звучать здесь. Если звучу здесь, все остальные подтянутся». Это, правда, очень была хреновая дилемма, потому что «Европа» всегда была крутой, она и сейчас очень крутая, она и тогда была очень крутой. Вот это ни в коем случае не означает, что я ценил «Европу» меньше. Но как бы тогда была история такая. Maximum для меня была более правильная, если можно так сказать, ниша.

Какие люди были в индустрии — продюсеры, клипмейкеры, даже журналисты или журналистки — были там какие-то люди, с которыми важно было, интересно было беседовать и давать им интервью, или в основном вот такие, какую ты описал?

Нет-нет, были люди, с которыми было и важно, и интересно. Я могу сейчас быть очень субъективным, потому что для меня те годы, это годы, во время которых у меня, в моей стране, в моей Москве, существовало дикое количество амбиций высочайшего уровня. Я очень хотел преуспеть. Мне было интересно, мне было куда тянуться, мне было к чему тянуться, поэтому, разумеется, попадание в плейлист большой радиостанции, попадание на обложку «Ом», мы там, по-моему, как-то были, здесь мы, к сожалению, у тебя нет.

Надо залезть под стол и посмотреть оставшиеся обложки, которыми обклеен стол снизу.

Да, попадание на «Звуковую дорожку», точнее, в хит-парад, если про тебя вышла статья, если Гаспарян или Легостаев написали. Я помню, когда вышли наши клипы, вторая порция клипов «Весточка» и «Сандуновские бани», «Весточка», кстати, стала призером, завоевала Гран-при следующего «Поколения». Ох, как я сейчас тебе врал! Мы были на «Поколении-93». А началось оно с 92. Все начало нашей беседы я вам, дорогие, врал.

Ах, вот оно что. Стираем.

92 было клипы, 93 было уже клипы молодые музыкальные, на 94 наша «Весточка» стала обладателем Гран-при, ее снял Женя Митрофанов. И вот тогда Легостаев Илюха писал: «Ну понятно, сейчас «Ногу свело!» поддерживают свою популярность в общем благодаря клипам. Песни у них второсортные, а вот клипы у них...».

Вспомни, пожалуйста, какие у тебя были в девяностые различные гаджеты и аксессуары. У тебя был пейджер?

О, да. И когда мне его дали, этот пейджер, на него приходило все — приходила погода, приходило все. Это была писанина на пейджер, он просто звонил, и это было невозможно.

Это же надо было позвонить оператору, и сказать девушке, какое сообщение отправить. Ты помнишь механизм, на нем же ничего невозможно было отправить. Это же нужно было звонить...

Да-да, 232-0000, алле, забыл, как он назывался. А потом мобилы появились.

А какие были у тебя? Статусные?

О, это отдельная история вообще. Значит, смотри, сначала у моего тестя появился мобильный, ему дали на работе. Он мне просто несколько раз давал, и я приходил на репетицию с этой Motorola.

Вот такого размера?

Да, DIMPS. Потому что потом появилась GMS, я потом про нее скажу, про GMS Motorola два слова. Я ходил с ней, и тогдашний наш один из участников ансамбля, он вообще просто не мог, до такой степени, что я хожу с мобилой, а у него нет. По-моему, тоже у кого-то взял на пару дней, чтобы тоже мобила была, это было нечто. Потом мы купили, у «Билайн» был контракт, покупаешь телефон, и тебе дают как бы в подарок односторонний, с которого можно позвонить, по-моему, а на который нельзя позвонить. Я себе взял Ericsson, тогда все наши режиссеры, Юрец Брунков, взял себе односторонний, это и был уже следующая Motorola, то есть GMS Motorola, там была уже сим-карта. То есть DIMPS его кодировали прямо вот тогда, в смысле, в офисе, где ты его получал, а GMS с картой, ты вставлял вот такую дуру туда, у тебя была карта. Я почему об этом специально говорю, потому что потом этот телефон валялся, и он перешел много лет спустя нашему трубачу. У нас был в свое время трубач, Николенька, Коля Посадский, Посадков он был, он себе сделал более гордую фамилию, поменял на Посадков, и у него был телефон мой второй, а я очень хотел такой телефон. Потом их уже как бы разлочили, разъединили, подарочный стал самостоятельным, по номеру уже можно было звонить. Я ему звоню и говорю: «Колян, я хочу этот телефон, я умираю, как хочу этот телефон». Он говорит: «Максим...», - это был серьезный диалог, я повторяю, это был не шуточный диалог. Я звоню: «Колян, мне нужен этот телефон, очень хочу его иметь». Он говорит: «Я не могу тебе, Максим, его дать». - Это по телефону. - «Колян, почему?» - «Понимаешь, Максим, этот телефон Максима Покровского, это раритет. Я, говорит, тебе его, Максим, не отдам». - Я думаю, сктбкдстпгр, что же я могу? - «Колян, есть у меня идея». - «Какая, говорит, Максим?» - «Я тебе запишу три диска, на своем компьютере нарежу, с песнями «Ногу свело!», и своей рукой их подпишу». И обмен произошел!

Отлично!

Это был обмен! Бендер бы отдохнул! Я один раз в своей жизни такой обмен совершил! И потом я стал с этим телефоном ходить. Я ходил таким королем, я ходил таким просто, я был преисполнен чувства собственного достоинства, но именно тогда, видимо, наше общество начало меняться, и ко мне уже обращались люди: «Извините, Максим, а вы что, у вас нет денег купить себе нормальный телефон?»

Переоценка ценностей происходила.

Общество, оно чуть-чуть что-то понимало тогда, были какие-то понятия тогда высоты, крутизны, какого-то фасона, и потом вот, в те годы, я не помню уже, какой это был год, раз, и общество перестало.

Я хочу показать один из исторических фрагментов выступления фестиваля, который я делал. Это был, по-моему, 1998 год, ты, возможно, сейчас поправишь меня. Это блестящий дуэт группы «Ногу свело!» вместе с Натальей Ветлицкой, песня «Реки». Посмотрите.

Помню, как мы пришли, на настройке, на саунд-чеке перед Maxidrom, пришла Наташа. А тогда Наташины песни на Maximum уже перестали крутить, Maximum стал менее поп-станцией, и ты пришел, Наташа, здравствуйте, я вот тот Миша Козырев, который программный директор радиостанции. Я помню, Наташа: «Да? Это вы тот самый Козырев? Здрасьте».

Ну, я помню, как ее прямо трясло от радости, когда вы выступили.

Наташа была супер.

Для нее этот «Олимпийский», забитый до отказа, хоровое пение, и вообще счастье выступить без фонограммы, просто вживую, причем с ее вокалом, это просто было сильно.

Наташа оказалась живая-живая, очень милая, очень душевная, с таким достоинством, которое присуще только, конечно, леди, возможно, голубых кровей, что замечательно.

Скажи, пожалуйста, вот путь очень длинный и сложный пройден. На этом пути у любого из нас бывают свои огонь, вода и медные трубы, то есть такие испытания, через которые приходится проходить. Кто-то ломается, кто-то проходит. Ты умудрился остаться в живых, хорошо выглядеть, и еще и остаться полным творческих сил. У нас мы по полной программе играем клип «Съешь мое сердце», вот кстати говоря, могу вам показать альбом, который только что вышел у группы «Ногу свело!».

Уже не только что. Будем честными.

Но скажи мне, что для тебя было огнем, водой и медными трубами? И как ты умудрился через это пройти?

О, я знаю, что у нас мало времени. Я, может быть, не совсем отвечу на твой вопрос. На втором курсе института, когда я был только в рок-лаборатории, все зависело от того, будет база или нет. У меня было письмо, что Максим Покровский действительно является членом рок-лаборатории, я надевал телогрейку, на студенческих каникулах, кирзачи, и шел по снегу искать. Искал, искал, искал, несколько недель искал, нашел. Потом в этой комнате мы заваривали от рабочих, сварку делали, решетку. Я притащил с помойки какой-то ящик, в него закрывали на замок, вешали аппаратуру. Потом все стены отделали яичными коробками. Потом законопачивали окна, потому что на улице Зорге было шумно, законопачивали какими-то старыми телогрейками, вонючими, листами картона, было четыре окна углом. Я понял, я лет 10-12 назад сказал своему другу, находясь в Англии, это русский друг, просто он живет в Лондоне, мы были в Лондоне, когда я вспоминал то, что было, тот ад, который был в 1989 году, я сказал: «Знаешь, я второй раз этот путь уже не смог бы пройти». Сейчас, года два назад, я понял, что тогда, двенадцать лет назад, говоря про то, что было двадцать с лишним лет назад, я был очень молод, очень глуп. Потому что мне за последующие 10 лет пришлось пройти путь намного более, я не побоюсь этого слова, страшный, чем тот, который я прошел до. Поэтому отвечаю на твой вопрос. Никогда не зарекайся. Я прошел разные этапы, и у меня было огромное количество страшных моментов и периодов в моей жизни и в моей карьере. Из одного такого, страшнейшего, пике, я выхожу сейчас. И сейчас я готов сказать, Миша, я очень тебя прошу, поверь, я больше этот путь, еще раз этот путь, я пройти не смогу. Миша, но если я тебе так скажу, дай мне в зуб, потому что если мне бог даст прожить и проработать еще, скажем, следующие десять лет, будем так говорить, и нам бог даст встретиться с тобой через 10 лет, возможно, я тебе скажу, Миша, какой я тогда был молодой и глупый. Не надо зарекаться.

Не надо зарекаться. Вот замечательное резюме нашей программы. Максим Покровский, мы проговорили такое ощущение, что минут 5, а на самом деле целый час.

Жесть.

Я считаю, что, во-первых, нужно обязательно договориться встретиться через 10 лет и вернуться именно к этой теме, зарекаться или нет. А во-вторых, желаю тебе выйти из этого пике на коне, с успехом, и здоровым, и таким же талантливым, как и раньше.

Спасибо, я очень хочу пожелать тебе, себе, буду немножко эгоистом, и вашему каналу, и вашей публике, я очень был бы рад, если бы встреча эта, через 10 лет, во-первых, состоялась, во-вторых, она бы состоялась на этом же телеканале. Я смотрю вот, вы переехали в другое здание, но ничего не поменялось, дух не поменялся. Я не знаю, чьим будет Крым, я не знаю, чьей будет Москва, я не знаю, как мы с тобой будем выглядеть, но я очень хочу, чтобы мы с тобой встретились.