«Представьте себя другом Путина. Зачем вам акции ВТБ?»

Примерно понятно, что речь идет о пакетах крупных компаний, таких как «Транснефть», «Аэрофлот», ВТБ, РЖД, «Роснефти», хотя возможны сюрпризы. Понятно, что приватизация пройдет на спаде, при текущей конъюнктуре активы уйдут с дисконтом: вот, акция «Аэрофлота» стоит сегодня 54-55 рублей, а недавно стоила 90 рублей. К тому же есть вопросы: какие компании будут считаться стратегическими, и появится ли в ходе приватизации хоть один новый частный актив. В общем, саму новость уже комментируют в том духе, что покупателями окажутся приближенные окологосударственные бизнесмены и речь идет об очередной государственной махинации.

Так ли это на самом деле? Об этом Михаил Фишман поговорил с экономистом Сергеем Алексашенко и публицистом Кириллом Роговым.

Фишман: Можно ли ждать, что хоть один новый частный актив, компания появится в результате этой приватизации или нет?

Алексашенко: Михаил, мне кажется, что ожидать этого можно, и наверняка такие частные компании появятся, только их названий мы сегодня не знаем и, что называется, в микроскоп не увидим.

Фишман: То есть это мелкие будут.

Алексашенко: Ну конечно. Какие-то мелкие компании будут приватизироваться, и там наверняка будут появляться частные инвесторы. Что касается крупных компаний, по крайней мере, тех, которые вы назвали, я думаю, что нигде речь не идет о том, чтобы отдавать контроль. На самом деле, речь идет не о приватизации как таковой, не о системной приватизации, где появляется частный собственник, а просто затыкание дыр в бюджете. Поэтому, честно говоря, мне кажется, здесь даже вот обсуждать надо не приватизацию, а обсуждать нужно то, что происходит в бюджете и как его Минфин пытается затыкать. Потому что даже смешно говорить, предположим, будет продаваться 5 или 10% акций ВТБ или «Роснефти». И Владимир Путин говорит: «Нужно, чтобы будущий акционер предложил свою стратегию». Ну какую стратегию?

Фишман: Возникает вопрос — зачем нужна стратегия от обладателя нескольких процентов акций. Это вопрос, который возникает сразу же. Кирилл, такое же ощущение по этому поводу?

Рогов: Да, я абсолютно с Сергеем согласен. Я только хочу немножко переформулировать. Мы должны понимать, для чего мы приватизируем и что мы приватизируем. Когда мы говорим о сокращении доли государства в экономике, мы действительно, прежде всего, имеем в виду, что будет частный акционер, частный владелец, который будет какую-то свою стратегию предлагать, будет искать инвесторов, будет развивать компанию. Здесь речь об этом не идет, а здесь речь идет о небольших пакетах, зачем покупатель может покупать такие пакеты? Он покупает доходность, компания генерирует выручку, у нее есть доходность постоянная, она обеспечена ее монопольным положением на рынке или тем, что она продает сырье. Таким образом, инвестор покупает часть этой доходности. И здесь возникает вопрос, что мы продаем эту доходность на самой нижней точке рынка, когда инвестиционная привлекательность страны занижена, когда мы ограничили допуск возможных участников. То есть мы продаем доходность по самой низкой цене, которую можем придумать. Надо ли это?

Фишман: Но это речь идет, наверное, о инфраструктурных компаниях, тех, которые действительно занимают монопольное положение на рынке. Но даже если ты вкладываешься в «Аэрофлот», например, неужели ты очевидно выигрываешь в любом случае, не рискуешь ничем?

Алексашенко: Конечно, рискуешь. Потому что последние пару лет «Аэрофлот» работает с убытком. Кирилл, если следовать твоей логике, что продается доходность, то здесь продается убыток, то есть инвестору еще и приплатить должны за то, что покупает долю в убыточной компании, и непонятно, когда эта компания будет работать в  прибыль. Поэтому вообще концепция продажи прибыли она к «Роснефти» относится, к «Транснефти» относится, а вот к РЖД не относится, к «Аэрофлоту» не относится, к банку ВТБ не относится. На самом деле это миф о том, что мы продаем какую-то доходность. Правительство пытается заткнуть дыру в бюджете любыми способами, продавая мелкие бриллиантики и алмазную пыль и заодно продавая кучу сена, в котором спрятано несколько иголочек. Поэтому я считаю, что нормально, когда государство пытается решать свои проблемы, не повышая налоги для граждан. Потому что гораздо хуже — предложение Минэкономики, например, повысить социальные взносы или предложение Минфина повысить акцизы на бензин. Ведь альтернатива в этом состоит. Альтернатива не состоит в том, чтобы продать «Роснефть» или ВТБ. Альтернатива состоит в том, чтобы либо что-то продать государству, либо повысить налоги, либо сократить расходы.

Рогов: Либо сократить расходы — именно.

Фишман: Я чуть-чуть переформулирую в этом смысле вопрос, тему. Только что мы обсуждали выборы. Понятно, что это совершенно управляемый процесс, на самом деле уже сегодня менеджеры, которые за это отвечают, понимают, кто будет в следующей Думе. Если они сейчас этого не понимают, они поймут это к июню — сверху вниз будет спущен список. В этом смысле у меня нет четкого понимания, как будет устроена эта приватизация — она сверху вниз спускается в приказном порядке или на самом деле основана на некой доброй воле участников, то есть есть желание снизу вверх?

Алексашенко: Я не знаю, Михаил, поставьте себя на место какого-нибудь друга президента Путина. Приятно, у вас есть несколько свободных миллиардов долларов, и вам говорят: «А купи-ка ты, парень, акции ВТБ». Первый вопрос: «А зачем они мне нужны?».

Фишман: Я поэтому и спрашиваю.

Алексашенко: Я, конечно, думаю, что Владимир Путин может своему другу приказать все, что угодно, ну вот так просто приказать отдать часть своих денег в бюджет — ну это как-то не по-пацански. Дочерям своим отдать или их мужьям — это нормально.

Фишман: Хорошо, понятно.

Рогов: Я с этим согласен, именно поэтому думаю, что из всего, что объявлено по крупным компаниям, как раз будут проданы, это получится в результате только с теми компаниями, которые могут приносить прибыль. В результате мы будем иметь примерно ту ситуацию, о которой я говорил — когда именно доходность будет продана по низким ценам. Я не до конца согласен с Сергеем в предыдущих его репликах. Ситуацию в «Аэрофлоте» он явно лучше знает, чем я, но я хочу сказать, что покупать компании, которые в сегодняшней ситуации, в том, как сегодня сконфигурирована российская экономика, покупать долю в компаниях, в которых мажоритарный акционер — государство, крупные инфраструктурные компании, «Аэрофлот» — это тоже до некоторой степени инфраструктурная компания на сегодняшний день, это выгодно. Это не суть, но смысл в том, что мы вернемся к той ситуации, о которой я говорил, что будет в условиях низкого рынка, причем искусственного ограниченного рынка за счет санкций и заниженных цен, продана доходность высокодоходных компаний.

Фишман: Я продолжаю тот же вопрос. Если ты считаешь, что это выгодно, если на самом деле ты заинтересован как бизнесмен, который допущен, по крайней мере, к этому процессу, к тому, чтобы купить себе пакет того же «Аэрофлота», условно, а, может быть, и «Роснефти», а, может быть, РЖД, а, может быть, ВТБ, означает ли это, что на самом деле это твоя в некотором смысле политическая инвестиция? Ты веришь в то, что эта система будет жить, по крайней мере, еще какое-то довольно продолжительное время и начнет тебе действительно приносить тот доход, о котором идет речь, означает ли это доверие к системе?

Рогов: Ведь как в России устроено? Государство, когда оно является мажоритарным акционером какой-то крупной компании, оно может обеспечивать ей некоторые привилегии на рынке. Например, давно есть какой-то план международного авиационного хаба в Москве, и если «Аэрофлот» получит какие-то специальные преимущества в реализации этого проекта, то его позиции на рынке усилятся. Как мы знаем, обычно это происходит так: сначала приватизируется какая-то компания, кто-то получает в ней какую-то долю, потом эта компания при том, что у нее остался мажоритарный контролирующий акционер — государство — получает некоторые дополнительные возможности за счет регулирования, ограничения конкуренции на рынке, и она оказывается очень доходной.

Фишман: Сергей, вы что-нибудь скажете по этому поводу?

Алексашенко: Мне кажется, что если мы говорим о людях из окружения президента, рассчитываем, что они будут что-то покупать, то у них, понятно, что вера в устойчивость системы достаточно относительная, они понимают, что устойчивость системы базируется на одном единственном человеке. Они ему не будут противоречить, они не будут делать ничего против его интересов, против его воли и желания. И понятно, что если он вдруг их в плохом настроении попросить скинуть по паре миллиардов долларов в бюджет — конечно, они это сделают. Вообще говоря, они люди рациональные, они покупают активы ликвидные, они покупают активы, приносящие доходы, в этом я с Кириллом согласен. Только, Кирилл, я еще раз повторю, РЖД — это актив не доходный, он прибыль не приносит, он постоянно получает дотации из бюджета. И это сейчас хорошо, 100%-я компания, нет проблем выделить деньги из бюджета. А когда проявятся 25% или 20%, или 15% какой-нибудь акционер частный — что же, его размывать постоянно нужно будет? Не получится. То же самое с ВТБ, с «Аэрофлотом» то же самое. «Аэрофлот» — ну по большому счету, этот хаб существует, он называется «Шереметьево», только контроль за «Шереметьево» уже отдан товарищу Ротенбергу. И я посмотрю, кто захочет входить в «Аэрофлот» для того, чтобы воевать с Ротенбергом, который контролирует «Шереметьево». Там все не так просто, эти люди заинтересованы в своем сохранении, максимизации ликвидности активов. Они очень хорошо понимают, что продажа пакета «Сибура» китайцам — это переход в ликвидный актив, получение наличных денег. Продажа пакета в «Новатэке»  еще кому-нибудь — это получение ликвидных активов. А покупка доли в «Аэрофлоте» или доли в РЖД — это покупка абсолютного неликвида, который неизвестно, сколько будет стоить в тот момент, когда власть поменяется.

Фишман: У меня последний вопрос к обоим моим гостям. Даже притом, что мы понимаем про эту приватизацию и ограничения, которые на нее наложены изначально, она несет в себе некую позитивную экономическую логику или нет?

Алексашенко: Михаил, я повторюсь. У правительства выбор очень простой: либо повышать налоги, либо сокращать расходы, в том числе, зарплаты, пенсии, содержание бюджетной среды, либо печатать деньги, брать деньги у Центрального банка, разгонять инфляцию, либо продавать активы, которые у него есть. Мне кажется, что из этих четырех вариантов продажа активов — это самый безболезненный для населения.

Фишман: Значит, ответ да.

Рогов: Я бы ответил так: у правительства есть некоторые разумные стратегии, и они связаны с поиском инвесторов на активы те, где государство могло бы продать контроль, и это было бы тогда и с точки зрения структурной разумно, и с точки зрения фискальной. То, что сейчас предлагается, наш разговор это показал, что либо актив неликвидный— и тогда вряд ли реальный инвестор его купит, либо это актив, наоборот, очень ценный, где есть доходность и будет продана доходность — и тогда эта доходность будет продана по низкой цене, это относится, прежде всего, к «Роснефти». Здесь я последнее что замечу — что неверно думать, что деньги, которые будут получены от продажи какого-то пакета «Роснефти», попадут в бюджет и ему помогут. Эти деньги пойдут на расплату по долгам «Роснефти», которые образовались.

Алексашенко: Эти деньги вообще попадут в компанию «Роснефтегаз», которую контролирует Игорь Сечин. Деньги от продажи акций «Роснефти» принадлежат «Роснефтегазу», они вообще в бюджет не попадут.

Фишман: «Роснефтегаз» — государственная компания.

Алексашенко: Государственная компания, но почему-то у государства не получается оттуда забрать деньги.

Фишман: Спасибо, господа. 

Фото: Depositphotos