Олег Кашин: О судьбах родины круглосуточно думаю не только я, но и Владимир Путин. Я не готов судить, у кого получается лучше, но выступление Путина о патриотизме как единственной национальной идее для россиян — это безусловная теоретическая неудача российского президента. В моем детстве похожая парадоксальная формула уже звучала — «Экономика должна быть экономной». В этом лозунге, как и во всяком абсурде, был свой шарм, но и не более того — экономика ради экономии это как раз как патриотизм ради патриотизма. Добывать больше железа, чтобы выплавить больше стали, чтобы сделать больше экскаваторов, чтобы добыть больше железа.
Путинские экскаваторы добывают патриотизм по тому же принципу. Вообще что такое национальная идея — это то, что объединяет людей, собравшихся на какой-то земле, устроивших на ней свое государство, готовых поддерживать это государство своими налогами и жизнями, если война. Путин на вопросы о национальной идее отвечает единственным словом, которое ничего не значит — «патриотизм», но я понимаю Путина. Потому что если говорить всерьез о том, что нас объединяет на российской земле, то и Путин покраснел бы от неловкости. Даже Путин.
Первым объединяющим свойством всех россиян я бы назвал терпение. Тут ничего оригинального нет, за терпение русского народа поднимал свой знаменитый тост в сорок пятом году еще Иосиф Сталин, это известные слова, и вполне точные — терпение нам свойственно точно так же, как свойственно оно было нашим недальним предкам семьдесят лет назад. И что важно — что терпение было подкреплено мощнейшей системой полицейского подавления, без которой еще неизвестно, как бы все вышло на самом деле. И хотя в нашей России заградотрядов и «Смерша» нет, индустрия народного терпения отлично развита и у нас, и тоже никто не знает, насколько терпелив был бы наш народ без полицейской и административной систем, существующих только для того, чтобы россияне терпели.
Эта система обеспечивает вторую составляющую нашей национальной идеи — страх. В своих страхах не принято признаваться вслух, но чего уж там, государство у нас страшное, и его взаимодействие с гражданами, по крайней мере, во многом строится на страхе. Страх прохожего, останавливаемого полицейским на улице, и страх учительницы, которая не хочет быть уволенной и поэтому, когда ее сажают считать голоса в участковом избиркоме, она не обращает внимания на нарушения. Страх жены офицера, погибшего или попавшего в плен где-то под Луганском, и если сказать об этом вслух, то будет плохо. Страх бизнесмена, который давно понял, что при необходимости у него все без труда отберут, ну и так далее — просто представьте себе Российскую Федерацию без страха. Это фантастика.
Но в России есть сколько-то тысяч людей, которые живут по каким-то другим, не нашим законам. Да, им тоже свойственны терпение и страх, но это другие терпение и страх, не те, что у нас. Их терпение — это когда ФСО не выпускает в туалет во время съезда «Единой России». Их страх — страх лишиться власти и сверхдоходов, страх стать простыми людьми. Правящий класс, номенклатура, государственные люди, как угодно — их изоляция от остального общества, перпендикулярность их интересов интересам остального общества, непроницаемая стена между ними и обществом — это еще одна составляющая нашей национальной идеи, и если всерьез искать национальную идею для сегодняшней России, то надо, я думаю, ориентироваться на опыт тех народов, которые жили под чужой властью в чужих империях. Какая здесь может быть национальная идея, подумайте.
Вот что нас на самом деле объединяет — наш страх и наше терпение, и наше равенство в бессилии перед подавляющей силой не нашей власти. Это и есть наша национальная идея, и разумеется, никакой Путин никогда не сформулирует ее вслух. Поэтому официальный поиск национальной идеи никогда не выйдет за пределы пустых разговоров о патриотизме ради патриотизма. Любой содержательный разговор на эту тему в современной России всегда будет антигосударственной крамолой.