Памяти Дэвида Боуи. «Он останется невидимым и свободным»

Козырев: Помнишь ли ты первое знакомство с творчеством Дэвида Боуи, какое впечатление на тебя произвели его песни, когда ты увидел его клипы. Об этом первом периоде знакомства с творчеством я бы хотел тебя спросить.

Григорьев: В середине 90-х и началось мое знакомство с Боуи. Дело в том, я тебе должен сказать одну вещь, как я вообще воспринимаю Боуи. Я слушаю сейчас лекции Вячеслава Иванова, знаменитого ученого-антрополога, и он говорит о том, что люди появились во Вселенной для того, чтобы Вселенная могла через глаза, уши людей себя наблюдать, воспринимать. Дальше он говорит о том — я совершенно согласен с этим — что среди всех людей есть особая каста людей, которые этим занимаются — люди, которые творят искусство: музыка, кино, литература. То есть через произведения искусства Вселенная познает себя, смотрит на себя как в зеркало, на чудесную красоту, какой она является.

Для меня Боуи был в этой касте людей, которые творят и ретранслируют мир, в общем-то, первосвященником, одним из немногочисленных первосвященников, верховным жрецом. Понимаешь, это даже ведь не очень про музыку, Боуи не совсем про музыку. Хотя об этом бессмысленно говорить, потому что это такая территория частного вкуса, я знаю несколько людей с как бы хорошим вкусом, которые довольно равнодушно относятся к Боуи. Это территория частного вкуса. Это про ретрансляцию каких-то смысловых кодов в космос, бесконечность. Я когда слушаю Боуи, смотрю на него, у меня абсолютное ощущение прямого контакта со Вселенной. Прямого. И я не могу никак иначе интерпретировать его нахождение в моей жизни, иначе как верховного жреца.

Кстати, Боуи в каком-то старом интервью говорил о том, что музыка — это не то, что слушают, это средство тотальной коммуникации, это самое честное средство передачи информации. И в этом плане он, наверное, говорил, может быть, даже не осознавая то, что он говорил, говорил то, о чем я сейчас говорю. То есть он именно жрец, я никогда не разделял образы. Но ты сейчас сказал те периоды, я никогда не воспринимал это как этот период, потом он переворачивается в следующий период. Для меня это очень большой жрец.

Козырев: Интересно, что ты сформулировал, что он как первосвященник. Это резонирует с тем, что в «Последнем искушении Христа» он играет Понтия Пилата. Видел ли ты какие-то его киноработы, есть ли какие-то роли, которые особенно тебе запомнились?

Григорьев: Я думаю, что в связи с этой выставкой, у меня возникла такая мысль, что Боуи при всем притом, что он был таким Бодхисаттвой, человеком меж всякими реальностями, он очень скрупулезно относился к собственной жизни, осознавая, кто он есть такой. Пикассо подписывал очень трепетно и тщательно все свои картины, какой год, все это датировал, дабы облегчить архиваторам будущим участь. Боуи с этой точки зрения, мы знаем прекрасно, был бизнесменом.

 Я интуитивно ожидал его новой инкарнации, она случилась в виде этого Лазаря. Ты знаешь, когда я слушал, как и все, в общем-то, в мире 8 января эти семь песен, меня совершенно не покидало ощущение, что я слушаю в буквальном смысле слова Завет. Боуи всегда, что мне нравилось в нем, проще назвать какие-то песни, я могу их назвать, но есть ли смысл? Мне кажется, он всегда сочинял пафосные песни, пафосную музыку и пафосные тексты. Я должен сказать, что мы воспринимаем пафос с той точки зрения, как говорил о нем Аристотель, что это предельно искренняя передача личных чувств через личную драму, а, может быть, даже трагедию. И у него всегда были такие песни.

Козырев: Один из самых ядовитых упреков в его адрес всегда было то, что у него отсутствует чувство юмора, на что он утверждал, что просто за этим пафосом люди не читают второй смысл. Юмор у него, конечно, был, человеком он был, безусловно, очень остроумным.

Григорьев: Был он невероятно ироничным, и мне кажется, что у Боуи на протяжении всей карьеры до последнего альбома получалось филигранно находить эту грань между пафосом и самоиронией, соблюдая важные пропорции. Конечно, для меня было потрясением — видео Black Star. И потом когда вышел альбом, я ощущал, что Лазарь — это его последняя инкарнация. Мне, честно говоря, было очень не по себе, я даже не решился написать, но 8 января все-таки написал в социальной сети пост о том, что мы слушаем сейчас завещание, что бессмертный, по-моему, попрощался с нами. И сегодня с утра такая новость.

Козырев: Не возникало у тебя параллели, которая очевидно напрашивается, параллель с последним альбомом Фредди Меркьюри Innuendo, который весь составлен как реквием по самому себе? И последние видео, которые были сняты уже практически с немощным умирающим музыкантом — они, конечно, для меня абсолютно очевидно, я не помню других такого масштаба мощных прощаний в истории у великих музыкантов.

Григорьев: Ты совершенно точно говоришь, у меня даже сейчас бегут мурашки. Висконти, которого ты сегодня упоминал, его продюсер в своем беспощадном посте, который он опубликовал у себя, беспощадном с точки зрения, что там нет никакого намека на сантименты, сказал, что смерть Боуи в высшей степени художественный акт, каким была и вся его жизнь. Я думаю, что эти параллели вполне можно проводить, поскольку и в случае с Меркьюри, и в случае с Боуи есть факт постепенного умирания с ожиданием конца. Я думаю, что, конечно, такие люди перед встречей со смертью не могут не использовать оставшееся время для того, чтобы что-то нам оставить. Я сегодня видел на сайте ВВС заявление его сына Дункана Джонса о том, что отец умер 8 числа. Потом это исчезло почему-то. Меня просто прошиб абсолютный холод. Такое ощущение, что смерть Боуи в том виде, как мы сейчас о ней говорим, была скрупулезно отрежиссирована этим человеком.

Козырев: Я неслучайно задал тебе вопрос по поводу реинкарнации. В данном случае Боуи сделал в своей жизни несколько радикальных шагов внутри своей собственной профессии, переизобретая себя заново. Ты совершил один масштабный совершенно шаг, просто сменив сферу деятельности, опять таки, через какой-то промежуток времени и сейчас ты музыкант, за твоими плечами два альбома, армия фанатов. Насколько сложно решиться, захлопнуть навсегда одну дверь и открыть для себя совершенно неизведанную другую?

Григорьев: Скажу такую крамольную мысль, может быть. Сейчас мы говорили о Боуи как о сверхчеловеке, как о верховном жреце и т.д. При всем при этом меня совершенно не покидает мысль, наблюдая за жизнью Боуи, о том, что он на самом деле всю жизнь являлся таким классическим трикстером, может быть, не основным героем, но каким-то элементом, который взрывает мир, который принуждает мир к действию. Есть потрясающий фильм Боуи «Пять лет» называется, где рассказывается о его главных годах. Я помню кадры из фильма, когда он приехал в Америку и связался с музыкантами соула. Я не помню, какую он пластинку записывал, как она называлась. И уже старые, повидавшие жизнь музыканты, которые принимали участие в записи этой пластинки с Боуи, говорят о том, что это был самый ужасный, самый тяжелый период их жизни, потому что человек предлагал сделать то — кажется, они ко всему привыкли, они все могут — то, от чего у них кипели мозги. И когда работа над пластинкой закончилась, они выдохнули и не могут забыть это до сих пор.

Я думаю, что не важен предмет, которым ты занимаешься. Я думаю, даже знаю наверняка, что у Боуи после того, как он изучал искусство, у него была масса дорог, чем заниматься. Я совершенно уверен, что пойди он в художники или поэты, я думаю, что мы бы точно так же сегодня провожали его, как мы провожаем его в качестве музыканта. С этой точки зрения мой переход из журналистики в музыку я не считаю чем-то экстраординарным, так, как он видится со стороны, потому что это просто еще одно продолжение сотворения мифов каких-то. Точно так же, как журнал ОМ я никогда не рассматривал как некие сшитые, склеенные 200 страниц бумаги. Конечно, это было сотворение мифа, в котором мы были все герои.

Козырев: Каким ты запомнишь Дэвида Боуи?

Григорьев: Я хочу сказать, что я не ощущаю никакой утраты и я не скорблю, потому что давно уже рассматриваю жизнь как некую транзитную зону между какими-то реальностями разными. Но меня сегодня весь день не покидает такое странное ощущение заколебавшегося занавеса. Такое ощущение, что Боуи, покинув свое тело, оставив его в нью-йоркской квартире или в госпитале, невидимый и свободный как булгаковская героиня носится по всему миру, заглядывает в окна и раздает каждому из нас по маленькому подарку. Ощущение, которое я не могу проанализировать. Видимо, таким он и останется для меня — невидимым и свободным.

Козырев: Спасибо большое.

 

Lazarus

Последний клип Дэвида Боуи. Музыкант уже не мог покидать больницу, поэтому клип записывали прямо в палате. Теперь мы понимаем, что это было прощание Боуи.

Ziggy Stardust 

Wild is the wind

The man who sold the world

Starman

 

Лучшие живые выстпуления Дэвида Боуи:

1) Heroes

2) Hallo Spaceboy

3) Wake Up (совместное выступление с Arcade Fire)

4) Under Pressure (совместное выступление с Энни Леннокс