Интервью с бизнесменом, ставшим звездой интернета после московского форума

Пархоменко: Всем добрый вечер, это программа «Деньги» на Дожде, меня зовут Лев Пархоменко. Как всегда в четверг в шесть вечера, мы обсуждаем здесь экономику, бизнес, финансы и все, что связано с деньгами. Я очень рад, что сегодня у нас в гостях человек, имя которого, наверно, в последнее время вы слышите очень часто. Это Дмитрий Потапенко, предприниматель. Когда это было, две недели назад, наверно? Я имею в виду Московский экономический форум.

Потапенко: Восьмого числа, по-моему, я не помню.

Пархоменко: Все, наверно, видели это выступление Дмитрия Потапенко вместе с Павлом Грудининым на МЭФ про 4 сокрушающих удара российской экономики и так далее, после этого еще миллиард других комментариев, интервью и прочая. Я-то вас знаю давно, давно слежу за вашим творчеством и вашим выступлениями, что называется.

Потапенко: Да мы сколько работали вместе на разных площадках, это правда.

Пархоменко: Да. Поэтому мне немножко удивительно, что сейчас вдруг это так сработало.

Потапенко: Пойми правильно, есть очень жесткий водораздел. Я не скрою, чтобы наши телезрители знали, мы, безусловно, много раз снимали репортажи у моих холодильников, как я говорил всегда. «Постоим у холодильника» это называлось, потому что там для операторов самое светлое место. Люди, которые знают очень давно, то бишь, например, у меня вчера была встреча с партнером, он говорит: «Слушай, а что произошло? Ты говоришь это десять лет, ничего нового не сказал. Почему вдруг рвануло?».

Насколько я понимаю, я все-таки стараюсь немножко отойти в сторону от своей фигуры и, как бы это странно ни показалось, от господина Гутенёва, которого я до этого момента не знал.

Пархоменко: Не только вы, многие, я думаю, его не знали до этого момента.

Потапенко: Не суть. Здесь же существенная, на мой взгляд, проблематика, она более глубокая, она не в фигурах Потапенко и Гутенёва, их могло и не быть. Это системная проблема. Экономическая система и система управления, которые построены, имеют внутреннее напряжение материала. Когда Потапенко просто произнес то же самое, что он произносит 10 лет, ничего не меняя, ту же последовательность букв с такой же интонацией, в этот момент он выстрелил. Когда пошло оппонирование, по сути дела, люди увидели, что происходит на самом деле не на улице, а в закрытых коридорах. Как разговаривает власть и бизнес ― это было не в версии лайт, это даже детсадовская версия, я бы сказал.

Пархоменко: То, что мы видели на этом форуме?

Потапенко: Да. Это такая пикировка. Надо понимать, что господин Гутенёв ― всего лишь законодательная власть, а не СЭС, не ОБЭП (не к ночи помянутый), не налоговая, которые разговаривают в разы жестче. Вот этот момент показал, как это происходит. После этого пошла волна, для меня не очень понятная. Я ее не ожидал, скажем так, но тем не менее она пошла. Мне отзвонились, во-первых, все фракции на очень высоком уровне, говорят: «Нас тоже достала эта вся история, молодец, хорошо, спасибо! Даешь!». Я говорю: «Ребята, вы меня простите, но у вас депутатские мандаты, неприкосновенность. Мы все понимаем, как у вас правильно оформлены бизнесы, даже не так, как у меня, в разы лучше и защищеннее. Вы-то чего сидите? Вы здоровые мужики! Вы либо юбки надевайте и щи готовьте, либо если у вас есть крепкие, что называется, причиндалы, по крайней мере, отстаивайте эту позицию. Что же вы не используете тот инструментарий, который вы зарабатывали? Вы сидите, а оно так происходит. Значит, делайте какую-то альтернативную повестку, относитесь к экономике не как к собственному банчку, вы пришли во власть не собственные инвест-проекты исполнять. Относитесь к стране как к стране». Вот это было для меня поразительно.

Пархоменко: Да, если честно, у меня давно отпало желание просить что-то от них, указывать и говорить: «Ну пожалуйста, может быть, вы могли бы заняться этим».

Потапенко: Понимаешь, оно бессмысленно, потому что все время есть водораздел. Есть государство, государство нам должно то, сё. Можно даже просто посмотреть, я выступал на каком-то сельхозсъезде, его Мельниченко делал. Я когда вышел, сказал: «Ребята, поймите правильно. Если вы будете все время выходить наверх, говорить «дайте нам такое-то количество денег», это приводит к одному. Создается комиссия по контролю за комиссией над комиссией. Вы все время скидываетесь в какую-то большую лохань под названием бюджет, региональный бюджет, а потом вам какой-то Вася Пупкин, даже, упаси господь, какой-то Потапенко, сидит этот боярин и говорит: «Тебе я дам, потому что ты меня целуешь, а тебе я не дам, потому что ты меня не целуешь». Нет, ребятишки. Должна быть такая ситуация, что это менеджеры, их основная задача ― заниматься сирыми и убогими. А вам нужно не просить, а требовать налогового освобождения, все основные коммуникации, которые подводятся для сельхозников, должны делаться государством».

Пархоменко: Понятно, не деньги, а условия. Не рыбу, а удочку.

Потапенко: Да, конечно. Потому что когда мы говорим о подъеме сельского хозяйства, я уж не говорю о том, какое количество денег выделяется. Я еще раз говорю: я зачастую могу чуть-чуть ошибиться в «цифирьках», что называется, но я знаю, что на капитализацию Роснефти ― 1 триллион, на всю отрасль в антикризисной программе, по-моему, то ли 50 миллиардов, то ли 181. Не принципиально, черт с вами, даже 250, объединим. Но триллион на одну Роснефть и на всё сельское хозяйство пусть 250 объединенных. Это ничего, это капля в море. В этом основная проблема, нет инфраструктуры для развития и импортозамещения, и чего угодно, ее нет от слова совсем.

То, что я высказал, и понеслось такой волной. В регионах, конечно, сейчас ситуация очень тяжелая.

Пархоменко: Мы сейчас поговорим обязательно об этой всей проблематике, потому что, собственно, вместе с этой волной поднялся у тех, кто больше поддерживает власть или выступает в оппозиции к оппозиции…

Потапенко: Понятно, хомячки проявились.

Пархоменко: Разные были комментарии, но, в общем, вопрос был такой: «А кто он такой, собственно?».

Потапенко: «Что это за клоун такой?».

Пархоменко: А почему он учит нас жить? Я не знаю, какой у него бизнес, откуда он все это взял и так далее.

Потапенко: Вы знаете, за последнее время я прочитал о себе очень много интересного. Единственное, что меня расстроило, я все-таки человек системный, поэтому мне хотелось, чтобы все-таки было какое-то разнообразие. Понятно, морда у меня бандитская, ты со мной давно работаешь, в целом, если я молчу, я могу сойти за бандита. Это было самое частое, «есть ли у него бизнес». Когда мне начали рассказывать, что-то нашли, показали такой оборот, такой, он, может быть, тому-то не соответствует. Я просто сакральный вопрос задал в интимной обстановке одному человеку, которого я знаю. Я сказал ему: «Скажи мне, как ты считаешь, ты думаешь, что, выступая в нашей стране, как я выступаю, я полный дебил и не понимал этого, что первое, куда будут приходить, это ко мне?». И когда я рассказываю реальный кейс, который не опровергают эксперты, например, про то, что происходит в налоговой, не оппонируют к позиции, а оппонируют к тому, какая у меня, оказывается, плохая рубашка. Я плохо одеваюсь, я это уже тоже понял. Как я буду на следующий день, например, отрабатывать то, что происходит, с пожарником на конкретном объекте? Я это вынес на поверхность, и что дальше?

Пархоменко: Были случаи?

Потапенко: Когда напрямую связывают то, что происходит на объекте, и то, что это выносят на публичное пространство? Да, это были. Если ты посмотришь, мы с твоими коллегами снимали «Историю всероссийского обмана», это было с Лешей, он тогда работал. Это все снималось на наших объектах.

Пархоменко: На НТВ, если я не ошибаюсь? Про продукты и так далее?

Потапенко: Да, про продукты. Там тематика достаточно примитивная. У нас стояло одно из учебных заведений. Если правильно посчитать, у нас 99 метров, а рядом «чипок», мы знали, кем он крышуется. Ребята даже что-то подсняли, не знаю, вошло ли в программу. Он крышуется ОБЭП. После сюжета у нас отбирают лицензию, фактически мы вынуждены закрыть объект. Всё!

Поэтому я говорю еще раз: я в трезвом уме, здравой памяти, я понимаю, что я делаю и говорю. Поэтому если кого-то что-то не устраивает, хочется покопать у меня в подбрюшье, то ответственно заявляю: живу на пенсию мамы. Такая у меня трагедия.

Пархоменко: Понятно, хорошо. А тогда зачем это всё вообще? Если бизнес сам по себе, а с другой стороны эти выступления? Зачем тогда вся эта публичная история?

Потапенко: Пойми правильно, вот это рассуждение: моя хата с краю… Объективности ради, это наша страна. Это не пафос. В ней становится с каждым годом все хуже жить. И говорить: «Давайте, это сделает кто-то другой»… Когда я говорил про депутатов, которые обратились, хорошо, давайте сделает кто-нибудь другой, но этого не происходит. 25 лет происходит все «хужее и хужее». Моя позиция всегда была достаточно проста, может, я неправильно воспитан. Пусть все расскажут, что ни хрена нет, он придурок, бандит, я много чего начитался уже. Дети у меня какие-то неправильные, вот это, конечно, сволочизм последний ― трогать детей. За это я бы дал в морду, но, к сожалению, у нас очень высокая анонимность. Понимаешь, но лучше я сдохну стоя, чем мы будем помирать на коленях. Это страна, которую какие-то люди, почему-то посчитавшие себя богами, почему-то делят. Они делят ее так и сяк. Подождите, у нас есть 146 миллионов. По Конституции, которая у нас есть, сегодня выступал гарант, власть принадлежит народу. Так, черт побери, почему все время бизнесмены (да, я же живу на пенсию мамы) кроят страну, как они считают нужным, а все остальные затыкают язык в известное место, и мы молчим? Не вопрос, давайте закопаем Потапенко. Что от этого поменяется? Я могу сказать, что даже те, кто наверху, четко понимают, что система идет по принципу СДД: «сожрите друг друга». Они пожирают друг друга. Основные так называемые оппозиционеры за другое, сколько бы ни рассказывали, они за стеной находятся. Основные сигналы и разборки там, даже не на площадях или еще где-то.

Пархоменко: Понятно. Я просто здесь пытаюсь понять, зачем…

Потапенко: Мотивация?

Пархоменко: Нет, не мотивация, я бы это, может быть, по-другому сформулировал. Почему бы просто тогда не сделать это основной профессией, что называется?

Потапенко: Не будет этого.

Пархоменко: Защитник бизнеса, выступаю на конференциях, оказываю консалтинговые услуги.

Потапенко: Я всегда говорю: я не про политику, я про экономику. Даже когда ты ко мне приезжал, я просто запускал, вы что-то снимали, я давал вашим или другим ребятам комментарии. Когда надо было на подсъем, я отваливал, потому что мне надо работать, я еще раз говорю. Мне есть чем заняться. Назвать это основной работой… У нас есть парни, которых 450 штук, они получают по 450 штук, может, меньше, больше, я уж не знаю. Один депутат обиделся, сказал, что у него зарплата меньше, всего 300 тысяч. Я, честно говоря, в этот момент зарыдал, полез в кошелек. У меня где-то там застряла скупая копейка, поэтому если кому-то захочется, я дам номер счета. Надо все-таки помочь человеку, ему тяжело, особенно пусть медсестры из зарплаты по 2300 как-то скинутся, потому что надо помогать этим ребятам, им тяжело. Надо помогать этим ребятам. Я им правда искренне сочувствую.

Нельзя это делать основной профессией. Я почти «покаюсь».

Пархоменко: Не будет этой ахиллесовой пяты, что вдруг придут и так далее.

Потапенко: Не в том дело. Мой дед, царство ему небесное, Тимофей Владимирович Потапенко, умер в 1997 году. Он никогда не был местным депутатом, но он очень долгое время был депутатом Ленинградского райсовета, я нашел его документы. Вот тогда депутатская деятельность была, это были представители рабочих коллективов. Он после работы работал. Причем даже по тем временам, я это для себя понимаю, он был в статусе, он работал на Ленинградском узле связи. Это сейчас доступ к газетам, что называется, на раз-два. Получить телефон ― на раз-два. Городской телефон, извините, потому что многие не поймут, что доступ к телефону ― это было что-то запредельное. Я могу сказать, опять-таки почти каюсь: я вспомнил только один раз, когда он при мне доставал даже не депутатскую, а ветеранскую ксиву. Во втором классе я, извините за подробности, получил вшей в пионерлагере. Когда пришел в обычную парикмахерскую, меня отказались стричь. Он, очень сильно извиняясь, достал эту ксиву и попросил меня постричь наголо. Это был единственный раз, когда я у деда видел какую-то ксиву, я только потом это оценил.

Из тех щедрот у нас дача депутатская, у деда на шести сотках она была из старых списанных дверей с почтовых отделений, и красный ушастый «Запорожец». Красный цвет выбирал я, потому что дед сказал.

Пархоменко: Хорошо, завершая личную тему, что называется…

Потапенко: Да, все хотят, знаешь, поковыряться в подбрюшье. Мне неприятно.

Пархоменко: Вышли на свет, что называется.

Потапенко: Да, взялся за грудь ― говори что-нибудь!

Пархоменко: Терпите, что называется, и отвечайте на вопросы. Для нейтрального человека свойственна такая частая позиция: я не знаю, что у него за бизнес, почему тогда я должен верить, что у него такие проблемы, о которых он говорит?

Потапенко: А я не против.

Пархоменко: Соответственно, таким образом не получается ли так, что вы, особенно это не афишируя, подрываете вес своих слов?

Потапенко: Надо называть, не стесняясь этих слов. Надо говорить «обманывает». Я всегда говорю: окей. Если я что-то убираю, чтобы не было этой ахиллесовой пяты, о которой ты абсолютно верно сказал, прости, по позиции есть претензии?

Пархоменко: У меня лично нет, но у какого-то человека, который это видит в первый раз, это очень частый полемический прием.

Потапенко: Да, это полемический прием. Вы увидели какую-то часть. Этого достаточно? Какой объем вам нужно показать? Десять, двадцать, пятьдесят рублей? Что вы хотите пощупать? Многие снимали в том числе у меня дома, ты прекрасно помнишь. Снимали холодильники у меня. Степень нашей открытости уже даже запредельная, это в прямом физическом смысле, даже снимали поход в магазин с моей семьей, как мы в «Ашан» ходили, всю эту историю.

Поэтому я говорю еще раз. Я готов отстаивать свою позицию. Как только люди влезают, есть понятие «переход границы». Есть граница личного. За позицию я готов ответить. Переходите на личное ― тогда приходите, лично меня вызываете и глаза в глаза говорите. Я увидел, пара алкашей с трясущимися руками начали рассказывать: «Да мы тебя!..», была пара наездов. Я говорю: «Приезжайте, не вопрос, поговорим. Вы же мужики, вы же решили сказать один на один, тет-а-тет, без прикрытия». Когда вы переходите границу, собственно говоря, будьте готовы и сами ответить. Как говорят, за базар-то отвечайте.

Пархоменко: Да. Я-то здесь имею в виду не в смысле каких-то наездов, а в том смысле, когда говорят: «Я не знаю, бизнесмен он или нет, что же я буду ему верить про то, как устроен бизнес».

Потапенко: Есть бизнесмены, которые встали и сказали: «Знаете, Дмитрий Валерьевич, бизнес строится по-другому». Все-таки, согласись, есть какие-то ремарки в обсуждениях. Но я выступаю на конференциях не первый день, не второй. Количество уже накопленного материала, когда должен быть создан, назовем своими именами, лживый посыл, уже должны были сказать: «Блин, да все не так». А получается как-то по-другому. Шнурки хотите, пацаны? Не вопрос, приезжайте лично, шнурки покажу каждому. Но только лично приезжаем, чтобы без этого бла-бла-бла.

Пархоменко: Хорошо, давайте сейчас прервемся на небольшую рекламу, буквально на пару минут, а после этого поговорим с Дмитрием Потапенко уже не о нем, а перейдем к основной его деятельности ― к бизнесу и тому, как он у нас выживает в кризис.

Потапенко: Давайте.

Пархоменко: Мы продолжаем программу «Деньги». Мы по-прежнему разговариваем с предпринимателем Дмитрием Потапенко. Поговорили о самом Дмитрии, теперь уже поговорим о бизнесе, о бизнес-среде, скажем так. Открою для вас страшную тайну, требование свободы предпринимателям исходит не только от вас, а даже еще от президента и от премьер-министра.

Потапенко: О господи!

Пархоменко: И они прямо говорят: «Свободу предпринимательству!».

Потапенко: Аполитично рассуждают.

Пархоменко: Да. При этом вы говорите, они говорят…

Потапенко: А воз и ныне там.

Пархоменко: А кто еще должен об этом сказать или что должен сделать, а не сказать?

Потапенко: А почему возникает такое фарисейство? Все очевидно и понятно. Все эти призывы, президент сам эти цифры приводит, что 200 тысяч уголовных дел возбуждено, 15 дошло до фактического материала, а реально, по сути дела, 170 тысяч предпринимателей потеряли свой бизнес или у них его отжали. Это к вопросу о первой части, кстати, для этих «хомячков»-специалистов. По сути дела, давай грубо посчитаем: 160 тысяч, предположим, у них работало по 50 человек. Это почти 9 миллионов. 9 миллионов трудоспособных здоровых мужиков и семей просто потеряли доход.

Почему происходит фарисейство? Потому что, с одной стороны, очень хорошо выйти и сказать про свободу предпринимательства, а потом просто в регионы спускается циферка: в бюджет нужно 100 рублёв. Что делает налоговая инспекция? По сути дела, когда приходит налоговый инспектор, он ничего нового сделать не может. Это мы опять перекликаемся с первой частью. Он приходит в тот офис, который, что называется, на виду, и не ищет кого-то по обочинам. Мы налетаем, я говорю о количестве проверок. Я говорил о двадцати с лишним проверках, а тут почитал интервью «Азбуки вкуса». Это крупнейшая премиальная сеть Москвы, в регионах они есть, но не много. Четыреста проверок. Дней 365, а проверок 400! Их проверяют «Хрюши за», «Хрюши против», «Собачки летают», «Собачки ходят», казаки такие и сякие. Возможно, буддисты даже тоже будут проверять.

Пархоменко: Да, это старая история, что наибольший прессинг испытывают те, кто как раз все пытаются выполнить, а те, которых надо искать ― их надо искать.

Потапенко: Надо напрягаться, соответственно, даже в этой ситуации. Поэтому можно даже 300 раз произнести «халва», но всё начинается с базиса. В бюджете тупо не хватает денег. Для того, чтобы в бюджете тупо хватало денег, надо вместо того, чтобы вкидывать миллионы, сжигать их на непонятных бараках, из которых мы непонятно что получаем, потому что война ― это тоже экономическая схема. 500 миллионов долларов плюс-минус мы туда уже закачали, а где обратные активы? Рассказывать, что мы на эти 500 миллионов увеличили собственную безопасность? Где эта безопасность?

Пархоменко: Уважение и страх соседей на 500 миллионов увеличили.

Потапенко: Уважение и страх… Ты знаешь, у нас тут в Москве случайно бывшие правоохранители постреляли нынешних или нынешние предыдущих. Может быть, эти 500 миллионов как-то пустить на то, чтобы эти не стреляли или чтобы, по крайней мере, когда в гражданина стреляют, у него была бы возможность выстрелить в ответ? Может быть, тогда подумать о короткостволах? Мы понимаем, что неизвестно, от кого больше отгребешь: то ли от бандитов, то ли от нынешних (потому что они бандиты по формальным признакам), то ли от предыдущих.

Поэтому еще раз говорю: можно 300 раз произносить «халва», но основная задача государства ― захватывать внешнеэкономические рынки. И это делается не раз, не два, для этого нужно не оправдывать наши действия с точки зрения того, что произошло где-то за рубежом. Мы должны подлезать, что называется, в подбрюшье наших зарубежных партнеров, а не клеить «Обама чмо», наоборот, налаживать с ними отношения, которые увеличивают в разы несырьевую составляющую. Я приводил этот пример, лет 8 назад продавалась одна из крупнейших и древнейших сетей Karstadt. Она стоила копейки, по-моему, 20 миллионов долларов. Если ты думаешь, что кто-то из государственных компаний, вернее, государство дало какому-нибудь частнику (потому что нет государственных денег, есть деньги налогоплательщиков) деньги на покупку этой сети, то ты ошибаешься. Нет, мы занимались вкачиванием денег в АвтоВАЗ, непонятно во что.

Пархоменко: АвтоВАЗ хотя бы жив и даже вполне себе работает.

Потапенко: Мы его продали буржуям, только дважды.

Пархоменко: Да.

Потапенко: Мы красавцы. Мы тут обсуждаем первую часть, а у нас есть существенно более профессиональные люди, которые могут рассказать, как продать одну и ту же фигню дважды, причем убыточную фигню. Красавцы, вопросов нет. Только это все равно нефть в обмен на продовольствие. В данном случае мы купили себе завод. Мы почему-то говорим, что Dacia, то есть Lada Largus ― это наша отечественная машина. Я когда увидел это, подумал, как же это получается? Logan Dacia я видел за рубежом очень много лет. Кроме шильдика, ничем не отличается. Я начал поднимать отчетность и думать, как же так, что процент импортозамещения в автопромышленности так высок? То ли 50%, то ли 60%. А оказалось, что «велик могучим русский языка». Я чувствую, что сверху работают филологи. Оказывается, если ты поставляешь тепло, то это уже практически отечественная машина. Если электричество, она практически на 100%. Если еще и помещение предоставляешь!

Пархоменко: Надо сказать, что уровень локализации, то есть количество деталей, которые производят на у нас, здесь, растет.

Потапенко: Растет, но основное-то не то, чтобы мы завозили машинокомплекты оттуда сюда, а чтобы наши машинокомплекты поставлялись туда! Это принципиально разные вещи. Экономика должна развиваться принципиально в другую сторону. Не сюда «производителей» автокомпонентов. А уж если вы затаскиваете сюда производителей автокомпонентов и машин, то основным критерием должна быть не степень локализации, а чтобы этот товар, произведенный здесь нашими рабочими с нашей добавленной стоимостью, продавался там, потому что иного не должно быть. Я понимаю, мне тут же скажут: «Там тяжело». Слушайте, а вы там поверху для чего сидите, чтобы меряться, какие вы все крутые? Мы тоже здесь внизу все крутые, и убеждать меня, рассказывать, как вы победили на внешнем информационном рынке, не надо. Достаточно врубить иностранные информационные каналы. Всем мы фиолетовы. Побеждайте, пожалуйста, молча, не на информационном, а на экономическом поле вот там. Пусть ездят на Lada Largus в той же Германии. Не 1000 автомобилей, как мы продали Ниву 4х4, а пусть там будет 10-20 тысяч автомобилей, и не в какие-то страны третьего непонятного мира, а будьте любезны именно в Германию. Это ваша основная работа.

Пархоменко: Хорошо. Что касается как раз другого подхода к экономической политике, есть ощущение, что он сейчас образуется, может быть, против желания тех, кто настраивает эту экономическую политику.

Потапенко: Не образуется.

Пархоменко: А именно в связи с падением нефти куда-то на такие уровни, которые уже совсем не дают никакого результата.

Потапенко: И что?

Пархоменко: Смотрите, как мы чаще всего слышали, почему у нас проблемы с малым и средним бизнесом, почему он у нас не получается.

Потапенко: Почему?

Пархоменко: Первая причина была, что он вообще не нужен. А зачем? У нас есть нефть и газ, мы с этого кормимся, есть этот малый бизнес или нет, нам совершенно все равно.

Потапенко: Да, правильно.

Пархоменко: Сейчас ситуация меняется.

Потапенко: Нет, принципиально она никак не поменялась. Когда все начали костерить Костина, который возглавляет ВТБ за то, что не нужно кредитовать малый бизнес…

Пархоменко: Нет смысла кредитовать малый бизнес, потому что он не вернет все равно.

Потапенко: Пойми правильно, в целом-то он прав, потому что шансов на возврат действительно мало. Мы рынок замыкаем сами на себя, мы качаем только углеводороды. Еще любят говорить: у нас АЭС. Безусловно, у нас это есть. Но открываем топ-500 основных компаний, а там то, что нам не принадлежит. Это принадлежит князю Владимиру и его потомкам, которые, что называется, объединили великую Русь, а мы на этом сидим и жируем. Мы гордимся нашими дедами, я реально горжусь своими героями, но, прости, а мы лично что сделали? Я, наше поколение? Оно физически ничего не сделало, чтобы мы выросли как экономика. Те люди, которые возглавляют нас, и есть мое поколение. Что они сделали? Понятно, что я на своем маленьком масштабе, питаясь на мамину пенсию, делаю то, что умею. Маленький бизнес, если вас это сильно напрягает, стараюсь, езжу по регионам, общаюсь с предпринимателями, чтобы они не чувствовали себя в темноте и одиночестве, потому что это ужасно, когда людей прессуют. Они находятся в этой темноте и понимают, что они подохнут в этих казематах в тишине, поэтому я достаточно много времени стараюсь это все сделать, правда, стараюсь выезжать не больше двух раз в месяц, потому что на маленькую мамину пенсию еще надо заработать как-то. Других вариантов нет.

Есть ли изменения экономической парадигмы (опять возвращаемся к МЭФ). Да нет, кому она нужна физически? Она нужна мне.

Пархоменко: Государству она вроде как теперь нужна, потому что денег нет.

Потапенко: Нет государства, есть конкретные персонажи, которые пришли во власть и перекраивают под себя страну с помощью законов и подзаконных актов.

Пархоменко: Это когда было, что перекраивали. А теперь что? Сейчас, чтобы перекроить, надо что-то вырастить.

Потапенко: Я тебе скажу, сейчас это происходит точно так же. Мне говорят: «Вы, Дмитрий, зовете нас в благостные девяностые». Я вынужден вас огорчить. Я не зову вас ни в благостные девяностые, ни в святые нулевые. Извините, чума на оба ваши дома! Научитесь когда-нибудь визионерству, то есть видеть, как вы хотите видеть страну завтра. Это не девяностые, не нулевые, не десятые. Когда я сравниваю, что мы сейчас в девяностых, потому что когда мы говорим о том, что вокруг наших главных вождей порядка пяти команд, которые что-то подруливают под себя, прости, а чем это отличается от девяностых, когда условные «солнцевские» наезжают на «ореховских»? Они точно так же выращивали бизнесменов-кабанчиков, а потом показательными наездами их отстреливали, передавали бизнес.

Пархоменко: То, что еще называлось семибанкирщиной в какой-то момент.

Потапенко: Семибанкирщина, непринциально.

Пархоменко: Были разные итерации одного и то же процесса.

Потапенко: Я же говорю, велик могучим русский языка. Тебе хорошо, а я плохо владею русским языком, кстати, это одна из претензий. Это правда, я ужасно косноязычен, запятые неправильно расставляю, каюсь. Готов подписаться. Если список выпустите, я подпишусь, дальше давайте тему обсуждать.

Так вот, чем это принципиально отличается? Они будут выращивать кабанчиков, их отбирать. Они будут потом, как это всегда происходило, проходить по краю банды. Но принципиально не поменяется схема управления страной и экономика. Они не будут ее изменять, им это не надо, потому что это должно быть другое видение, другая система. Это не другие персонажи. Говорят: «Давайте поставим Васю Пупкина». Например, поменяем Эльвиру Набиуллину. Давайте ее поменяем. Давай тебя поставим. Или у меня был хомячок Сеня, вообще классный парень, маленький такой.

Пархоменко: У меня к Эльвире Набиуллиной как раз мало вопросов. Мне кажется, она как раз признак разума во всем этом составе.

Потапенко: Я возвращаю на себя, ты правильно сказал, раз уж вылез ― получи по рогам. Мы опять будем обсуждать, в каком костюме она ходит, или систему принятия решений? Надо обсуждать систему принятия решений, а не то, стоит там Вася, хомячок Сеня или господа Потапенко или Пархоменко. Слушай, мы уже бандеровцы с тобой.

Пархоменко: Между прочим, да.

Потапенко: Жесть. Мы попали.

Пархоменко: Что касается системы принятия решений, все-таки хочется посмотреть на это с другого бока.

Потапенко: Давай.

Пархоменко: Странно думать, что, грубо говоря, виновата во всем только власть, у них неправильные правила. Секунду, я задам вопрос.

Потапенко: Давай, соппонируй.

Пархоменко: Все-таки вы ездите по регионам, общаетесь, консультируете в разных формах: и на конференциях, и напрямую. А у бизнеса-то есть какие-то свои проблемы? Как они выруливают в нынешней ситуации? Как там с компетенцией, пониманием рынка, пониманием потребителя и так далее? Может быть, все-таки здесь какие-то проблемы в консерватории, как говорится?

Потапенко: Смотри, к сожалению, это не консерватория. Есть бизнесмены, а есть предприниматели, подбирающие крошки со стола. Это принципиально разные вещи, не пересекающиеся. Какое-то предпринимательство все равно есть даже в Сомали, потому что кому-то надо будет чистить ботинки, выносить туалеты. У нас это оставят, у нас будет палатка и туалет.

Есть большой бизнес, это энергокомпании, дороги, строительство. Как только появляется бюджет, его начинают отпиливать. У нас, у предпринимателей, оставшейся шагреневой кожи экономики, безусловно, есть проблемы. Мы регулярно общаемся на эту тему. Мы плохо обслуживаем вас как клиентов. Я сам себя ненавижу. У меня в башке множество схем, я здоровый мужик с высшим образованием, а в голове храню то, что там вообще не должно храниться. Я должен заниматься твоим обслуживанием и должен думать, как это делать, а я занимаюсь чем угодно, кроме этого. Я всегда хожу и реально очкую, что называется, к какому отжиманию приведет мое следующее действие. Понимаешь, это становится психологией. Это неправильно, я себя постоянно ненавижу за этот страх и за то, что я делаю.

С точки зрения маркетинга мы крайне плохо выстраиваем все схемы обслуживания клиента, мы вообще не клиентоориентированы, но понимаешь, в тюремной зоне нельзя быть клиентоориентированным. Ты в любой момент вынужден смотреть поверху, а что же там происходит? К сожалению, ты 70-90% времени занимаешься тем, что смотришь, а не пристрелят ли тебя. Это если возвращаться к любой части нашей программы. А всего лишь 20% времени ты смотришь реально на клиента, что же он делает. Потому что когда все эти органы проходят, приходят, мы говорили о не к ночи помянутой «Азбуке вкуса». 400 проверок, 365 дней в году, 52 недели, причем мы понимаем, что 52 недели, умноженные на 2 выходных, получается всего лишь 200 рабочих дней, у них 400 проверок. Это значит, что у них две проверки в день. Это премиальная сеть, белая, пушистая, их надо в попу целовать, а у них две проверки в день. Красавцы! И мы будем дальше говорить.

Пархоменко: Надо заверить, что при этом у «Азбуки вкуса» с бизнесом все более-менее хорошо, они, по крайней мере, расширяются, выходят на новый формат.

Потапенко: Мы посмотрим на «Азбуку вкуса», дай бог им здоровья. Ее мало.

Пархоменко: Это такой жанр. Не будем обсуждать подробно «Азбуку вкуса», что не подумали чего, не дай бог.

Потапенко: Конечно.

Пархоменко: Понятно, что условия действительно очень тяжелые.

Потапенко: Они жесткие.

Пархоменко: Приходится заниматься тем, чем не должен заниматься предприниматель.

Потапенко: Абсолютной фигней.

Пархоменко: Но тем не менее общее впечатление, какой-то срез, вообще этот предпринимательский класс, опыт нарос за эти двадцать лет?

Потапенко: Он нарос. Понимаешь, это как когда бьешь: нарастает, но не то.

Пархоменко: Грубо говоря, не окажется ли так, что завтра произойдет чудо, у нас здесь произойдет Гонконг или Сингапур, а потом выяснится, что бизнесменов нет?

Потапенко: Нет. Мы все время ищем идеального героя. Мы с тобой говорим про Набиуллину, мы говорим про фигуру мифического Потапенко. Мы ищем себе идеальную фигуру, знаешь, победа сферического коня в вакууме. Чтобы он был Бред Питт как минимум, Шварценеггер там и здесь, Сиффреди в постели и чтобы он еще был Эйнштейн.

Пархоменко: Все умел и все знал.

Потапенко: Конечно. Мы не готовы мириться с недостатками. Несмотря на то, что я пинаю власть, я нас, господ предпринимателей, и себя в том числе, пинаю не меньше, и каждый предприниматель может это сказать. Но предприниматели должны ошибаться, и мы должны на это идти. Есть такое слово ― ответственность, ответственность за выбор. Все говорят: «Давайте выберем Васю Пупкина, Петю Пупкина». А я говорю: «Мы должны нести ответственность». Нельзя делать пожизненное управление властью, потому что у нас нет права на ошибку, у нас нет сменяемости всех эшелонов власти, это самое основное. Мы должны выбрать, и у следующего кандидата будут минусы. До тех пор, пока мы не согласимся: «У этого кандидата минусы, и я готов под этим подписаться. Меня устраивает 1, 2, 3, но не устраивает 4, 5. Я готов под этим подписаться». Мы все время психологически ищем какого-то бога-отца, на которого мы будем молиться, он будет божественен. Но поскольку нет божественных людей, то для этого вступает пропаганда. Тогда мы начинаем реальные недостатки человека заполировывать. А еще это накладывается на эго каждого человека, а оно у нас, естественно, есть. Конечно, тебе нравится, когда тебе все говорят: «О, вы великий». Во власти должны быть люди, которые обладают степенью самоограничения, умением ограничивать себя.

Пархоменко: Это несомненно. Я все-таки бы вернулся к этому вопросу. На ваш взгляд, все-таки какие главные недостатки внутри предпринимательского сообщества?

Потапенко: Мы не технологичны и не клиентоориентированы. Если побичевать самих себя плетьми по спине, то это эти две вещи. Владельцы компаний редко встают на фронт.

Пархоменко: В смысле? За прилавок?

Потапенко: Да. Давай банально с наших с тобой взаимоотношений, ты их сможешь подтвердить. Тебя никогда не встречала никакая девочка пресс-секретарь, которой ты звонил, а она говорила: «Вы знаете, Дмитрий Валерьевич сегодня безумно занят, к нему не подъехать».

Пархоменко: Да.

Потапенко: Ты как-то звонил напрямую. То же самое было, когда, извини, не к ночи помянута, я возглавлял «Пятерочку». Ко мне люди просто заходили, там был маленький кабинетик. Мой принципиальный подход к людям не меняется, он такой был, такой и останется. Нам с людьми надо разговаривать по-людски, вот этого в нас не хватает. Мы к клиенту относимся по-прежнему погано и будем продолжать. Но относиться к клиенту хорошо, когда у тебя парни на вышках, очень тяжело. Это требует высочайшей степени мужества. Я преклоняюсь перед теми предпринимателями, которые умудряются делать еще какой-то клиентский сервис. Пусть он кривой, на него надо жаловаться. Когда говорят про просроченные продукты, ценники, я говорю: «Ребята, да, должна быть процедура, вы должны жаловаться. Если вам хамит продавец или повар, должна быть процедура, но это не должно проходить через сердце. Вы не должны оскорблять друг друга. Каждый со своей стороны должен отстаивать свои конституционные права». И у них, и у вас есть свобода. Ваша свобода заканчивается там, где начинается их свобода.

Слово «границы»… Мы фактически кольцуем всю беседу. Парни, не переходите границ, потому что это уже как-то за пределами. Вы либо идите, надевайте юбки и варите борщи, либо, если вы мужики, встаньте и бейтись.

Пархоменко: Хорошо. Не переходите границы. Наверно, это было бы правильное завершение этого разговора. Посмотрим, как наш малый бизнес будет переживать этот кризис.

Потапенко: Посмотрим. Я всем искренне желаю удачи, спасибо всем за поддержку, потому что количество звонков, писем, три миллиона просмотров… Респект и уважуха. Бейтесь на том уровне, где можете.

Пархоменко: Я тогда задам вопрос. Если позовут каким-нибудь омбудсменом по правам предпринимателей рядом с Борисом Титовым или вместо него, что-то такое….

Потапенко: Услышь меня. Ключевая, основная проблема не в должности, не в этой ксиве, а в том, есть ли возможность в этой должности изменить неверную систему. Если даже это будет должность условного премьер-министра, но систему изменить нельзя, вопрос: зачем? Чтобы сесть и сидеть с умным видом, вам же тереть по ушам? Мне будет физически фигово, потому что я буду понимать, что я неправ. Я сейчас такой, как есть, кривой, косой, всё, парни. А там надо будет играть в другую игру.

Пархоменко: Хорошо, спасибо большое. Это был Дмитрий Потапенко. Поговорили мы и о малом бизнесе, и о самом Дмитрии. На какие-то вопросы ответили, на какие-то ― нет, но у меня есть ощущение, что это, мягко говоря, не последнее появление Дмитрия.

Потапенко: Я надеюсь, меня не порвут на сотни маленьких медвежат.

Пархоменко: Я думаю, что у нас еще будет возможность задать ему вопросы. На этом мы с вами прощаемся. Буквально через полтора часа, в восемь вечера смотрите программу «Деньги», уже наше небольшое ток-шоу. Обсудим там, конечно, пресс-конференцию и другие разные темы вместе со Славой Ширяевым, Наташей Шанецкой, Темой Торчинским. Никуда не уходите с Дождя, скоро увидимся. До встречи!