В гостях у Натальи Синдеевой художник Андрей Бартенев. Поговорили о 90-х, о том, как деньги влияют на творчество, о самом ужасном и мерзком в жизни художника, о Петре Павленском и его акциях и о многом другом.
Cиндеева: Филипп Старк, вдохновленный русским балетом, разработал дизайн лобби и квартир в доме «Дыхание» на Тимирязевской. Я совершенно с большим удовольствием об этом рассказываю, потому что у программы «Синдеева» есть партнер. И это позволяет нам делать программу «Синдеева» и даже какие-то другие наши проекты. И я хочу пригласить наших зрителей приехать в шоу-рум, потому что вот сейчас мы находимся как раз в одной из будущих квартир, (00:28 - ну будущих), как они могут выглядеть, и посмотреть своими глазами, и если вам понравится, то надо бежать и покупать. Цены сейчас очень хорошие. У меня сегодня в гостях художник, модельер, человек-праздник, человек-солнце, мне кажется, он самый яркий представитель российского бомонда, Андрей Бартенев.
Бартенев: Ура.
Синдеева: Слово «бомонд» сказала и сама пожалела. Не нравится мне это слово.
Бартенев: То есть я уже первый хожу и смотрю, как должна выглядеть будущая моя квартира. Прекрасно.
Синдеева: Да, ты знаешь, в этом доме есть террасы.
Бартенев: О, я люблю террасы.
Синдеева: Это большая редкость вообще для Москвы. И рядом парк.
Бартенев: О, это еще более редкое явление в Москве. Сейчас все хвалятся только подземными парковками и правильными остановками городского транспорта.
Синдеева: Знаешь, тут тоже я добавлю, что это рядом с метро, что это недалеко от центра, что здесь есть парковка, все-все есть, в общем.
Бартенев: И в аэропорт близко ехать. В Шереметьево.
Синдеева: Наверно, да, не очень далеко. Андрей, мы знакомы с 1996 года, опять же с «Серебряной калоши», с первой «Серебряной калоши».
Бартенев: «Калоши» нас связали.
Синдеева: Да. И я могу сказать, что тогда, 20 лет назад и что сейчас, присутствие Андрея Бартенева на какой-то вечеринке, на каком-то мероприятии, - это такой маркер. Значит, вечеринка удалась. Я помню, как все, включая нас, наши друзья всегда говорили: «Главное, чтобы пришел Бартенев, потому что он сразу создаст атмосферу. Значит, об этом будут писать, его будут снимать и показывать». И ты знаешь, что ты, как мне кажется, вообще единственный из того нашего поколения вот таких ярких перформеров, я не знаю, тебе это слово нравится - не нравится.
Бартенев: Да, я люблю это слово.
Синдеева: Перформеров. Ты не потерял актуальности, ты все так же остаешься знаковым персонажем, которого зовут в гости. Вот как ты думаешь, в 90-е годы нам казалось, что это начало, начало совершенно новой жизни страны, нашей собственной, это слом всех стереотипов, в которых мы жили. И нам казалось, что какое-то будет невероятное развитие. Прошло 20 лет, где мы сейчас оказались? Вот твои ощущения какие?
Бартенев: Выяснилось, что 90-е были тем самым развитием.
Синдеева: Да, что это не начало было.
Бартенев: Это была такая эволюционная наметка, и она пробудила наши души, пробудила нашу фантазию. Мы поняли, что мы можем свободно фантазировать о чем угодно и, самое главное, можем эти фантазии реализовать в жизнь. И вот этот процесс реализации наших фантазий, он, конечно же, нас всех подсадил. И мы, такие наивные, заблуждались, что это всегда так будет, а не тут-то было! Пришли люди, тихие, серенькие, и сказали: «Нет, давайте-ка рамки будем строить и правила утверждать. И все, и давайте жить...»
Синдеева: А когда ты почувствовал вот этот момент, что она меняется?
Бартенев: 1998 год.
Синдеева: Почему 1998?
Бартенев: А тогда уже было понятно, что деньги будут управлять обществом. Это прямо в 1998 году уже стало понятно, что все, не свобода, не энтузиазм, не талант, а именно деньги.
Синдеева: То есть деньги — зло все-таки?
Бартенев: Они очень многое меняют. В неразумных руках они конечно же работают как зло. Но это как, знаете, как любое оружие. Одно оружие может защищать, а другое может просто агрессивно убивать. То же самое и деньги, такое же оружие, развращает души, самое главное.
Синдеева: Но при этом ты же сохранил в себе вот эту способность все равно творить, это...
Бартенев: Это такая борьба, каждый день борьба.
Синдеева: Борьба с чем? Вот это внутри себя, что ты не чувствуешь уже вот этой свободы, и ты себя заставляешь, или с окружением, которое не готово принимать?
Бартенев: Я точно так же, как и ваш телеканал, все время нахожусь в каких-то финансовых ситуациях, которые мне нужно решать. Это же забирает время, которое я должен посвятить фантазии, творчеству, освобождению, раскрепощению, открыванию новых идей изобразительных. А я сижу и тужусь, и думаю: «Боже мой, что мне делать, у меня закрывается выставка, это огромных три трака произведений из 90-х, и куда это все девать, во что это все запаковывать? Это все деньги, деньги, деньги».
Синдеева: Но в 90-е тоже же не было денег, понимаешь. Вот ты сам же говоришь, что не было, но было вот это чувство полета, и фантазии рождались сами собой. То есть почему тогда-то как-то ты легче это переживал?
Бартенев: С одной стороны не все столько, не все стоило так дорого, как сейчас. Тогда можно было за минимум средств сделать большой гениальный проект и всех вдохновить этим проектом. А сейчас, нет, все прям уже ты смотришь, у всех голодные глаза.
Синдеева: Но только деньги тебе мешают для полета?
Бартенев: Я думаю, что на данном этапе, да конечно же.
Синдеева: А вот общее настроение вокруг?
Бартенев: Общее настроение, оно как раз и обусловлено тем, что все находятся в такой же ситуации поиска денег.
Синдеева: сейчас уже такое стойкое утверждение, что мракобесие просто вылезло со всех щелей. И оно каждый день откуда-то нам прилетает. Вот у тебя есть это чувство
Бартенев: То, что я попал в такую финансово-экономическую ситуацию, это как раз результат этого мракобесия. Потому что мракобесие расплодило различные формы жадности, недалекости, наивности, неумности. Это как раз такие сестры мракобесия.
Синдеева: А вот для тебя самое отвратительное, самое мракобесное сейчас в жизни что такое?
Бартенев: Это конечно же все военные, террористические события, которые происходят на планете, это все глупость большая. Все эти религиозные фанатизмы, и все эти различия религиозные — это все просто такая недальновидность страшная. Сейчас стоит вопрос очень четко — вообще человечеству жить или не жить. А люди до сих пор разбираются под каким Богом им жить. Уже скоро все, и Земля скоро сама распадется, потому что так ее нельзя эксплуатировать. За последние 25 лет это такой невероятный вообще процесс уничтожения земного баланса, что скоро люди просто вымрут. И все. И никакая религия не поможет здесь. И будет совершенно не важно, кто куда пойдет, в ад или в рай, все просто исчезнет как популяция.
Синдеева: Я в таком твердом убеждении, что ты совершенно такой солнечный, гармоничный человек.
Бартенев: Несмотря на это, я придерживаюсь и буду творить.
Синдеева: Вот ты сейчас говоришь очень пессимистично настроенно как-то.
Бартенев: А потому, что ты это знаешь, тем больше ты отдаешь созиданию. Потому что все равно надеяться, несмотря на то, что ты видишь то, что вокруг происходит. Надо строить. Дети-то не виноваты. Я всегда говорил, что если вы хотите совершить шаг или поступок для будущего, вы должны его сначала измерить. А что будет с вашими детьми, это им в пользу или во вред? И если бы все так поступали вокруг, вот украл там, вылил какие-то там отходы нефтяные в реку, пришел намусорил в лесу, пришел срубил дерево, а что будет с твоими детьми в этом мире?
Синдеева: А вот как ты чувствуешь? У тебя же нет детей. Почему ты это остро чувствуешь?
Бартенев: Ну может быть, во мне еще сохранилась эта детская душа, непонимание, как можно так сильно вредить планете, на которой ты живешь. Как ,ее так можно не любить? Или говорить наоборот, что мы ее любим, а поступать совершенно наоборот. С такой ненавистью к ней, с такой вообще бездуховностью.
Синдеева: Ты в одном из интервью сказал, что, как тебе кажется, может быть, твоя миссия, и вообще вот кто ты, художник больше, модельер и так далее? Ты сказал, что «я преподаватель, учитель».
Бартенев: Нет, я художник, это точно.
Синдеева: Художник или учитель?
Бартенев: Нет, я художник конечно же. У меня есть талант учить, это правда, и я им пользуюсь. Я преподаю, где только возможно.
Синдеева: Расскажи, где ты преподаешь?
Бартенев: Частным образом, за последние, наверное, 25 лет, выросла огромная плеяда молодых художников, которые со мной сотрудничали. На Гоголевском, 10 в Московском музее современного искусства мои ретроспективные выставки «Скажи: я тебя люблю!» и второй корпус занимала как раз «Фабрика Бартенева», и там было 70 художников.
Синдеева: Твои ученики.
Бартенев: Да.
Синдеева: Что значит ученики? Это они твои поклонники и наблюдают за творчеством? Или то, кого ты учил, с кем занимался?
Бартенев: С кем занимался, кто участвовал в моих творческих процессах по созданию тех или иных проектов, перформансов, спектаклей.
Синдеева: С какого возраста к тебе попадают студенты?
Бартенев: Неважно, с какого возраста. Вот сердце им говорит, что им нужно...
Синдеева: То есть к тебе можно привести ребенка, условно, если в нем какой-то есть...
Бартенев: С ребенком сложнее, потому что это не его собственный выбор, легче, конечно, работать с тем человеком, который сам желает, что вот я буду заниматься изобразительным искусством либо перформанс-артом. Но когда родители приводят, то это родительское решение. Это немножко другое.
Синдеева: Меняются ли дети? Наблюдаешь?
Бартенев: Подростки. Конечно же меняются.
Синдеева: И как? Что ты видишь?
Бартенев: Меняются вкусы. Например, 5 лет назад были такие все неоготы. И они были поклонниками Леди Гага. И они считали, что современное искусство — это оригинальное высказывание на тему самоубийств. И я с этим пытался как бы их переубедить, бороться с этим, потому что это просто такой тренд был временной, он прошел, и все. Как раз сейчас в этом году пришли новые студенты.
Синдеева: Они где? Это в России или...
Бартенев: Ну я 9 лет преподаю в Норвежской театральной Академии
Синдеева: Чем они увлечены сейчас?
Бартенев: А сейчас они прямо мультиталантливы. Прямо супер. Они могут все, они знают все, они гениальнее, чем ты, чем я, педагог, они знают от 4 до 6 языков. И вот на данный курс пришло 6 человек из шоу-бизнеса.
Синдеева: Что это значит?
Бартенев: Это высочайший показатель, это профессиональные люди, у которых есть профессия, и они сознательно выбирают эту Академию для того, чтобы повысить свой талант, свое мастерство, искусство свое.
Синдеева: А в России вообще нет этого опыта?
Бартенев: В России частным образом. Гоша Рубчинский, он начинал у меня, Саша Фролова, до сих пор мы с ней работаем. У нас один директор с Сашей Фроловой. И Саша — довольно-таки успешный художник современный. Рома Ермаков тоже прошел мою школу. И многие имена, которые сейчас в театре, в кино, на телевидении они работали со мной.
Синдеева: Смотри, вот возвращаясь к ощущению времени, сейчас вообще практически не видно нигде, на улицах уж точно, но даже на каких-то светских мероприятиях нету фриков.
Бартенев: И не будет.
Синдеева: Почему?
Бартенев: Очень агрессивное общество стало, во всех его аспектах. И нетерпимость, она конечно же быстрее ранит все хрупкие души. Ну зачем приходить и получать нож. Ну все. Не каждый это может выдержать. Может быть, на эстраде это остался, как некий такой профессиональный признак, в видеоклипе, а уже в такой светской среде, даже сейчас была премия «Гламур», я нарядился как мочалка, пришел, я посмотрел в зал и думаю: «Боже мой».
Синдеева: То есть ты один же был такой.
Бартенев: Да, я думаю: «Боже мой». Просто я уже давно не хожу, и только Миша Друян попросил, я обожаю Ваню Урганта, и прийти еще раз и послушать его шутки. А так уже совершенно это все неуместно. И это не мировой тренд.
Синдеева: У меня есть ощущение, что ты в каком-то постоянном таком буддистском счастье. А при этом вот ты говоришь про то, сколько там есть проблем, как сложно вокруг, и естественно, ты не можешь это не впускать в себя. Как ты это...
Бартенев: Не учитывать.
Синдеева: Не учитывать, то есть не впускаешь в себя? Как защищаешься?
Бартенев: Я слушаю музыку, рисую, делаю коллажи, стараюсь всю свою эмоциональную страсть и всю веселость, всю трагедийность, такие очень мощные эмоциональные баталии отдавать в творчество. Вот если кто видел мою выставку «Скажи: я тебя люблю!»...
Синдеева: К сожалению, программа выйдет, когда выставка уже закроется, но есть, я так понимаю, каталог.
Бартенев: Да, есть каталог, и выставка была 2 месяца. И более 30 тысяч человек ее посмотрели. Вот как раз на выставке видно, что это очень разные и сильные, иногда даже противоположные друг другу эмоциональные такие открытия. И они все уживаются во мне. И когда моя психика способна производить и сохранить меня, как некую такую бартеневскую оболочку, как некое такое бартеневское существо, цельным, несмотря на то, что я все такого разного делаю, то я... когда я всему этому отдаюсь, у меня уже на все остальное нет сил. Просто совершенно нет сил. А потом же есть еще такой момент, ты же чувствуешь, для чего тебя Бог создал.
Синдеева: Чувствуешь, да?
Бартенев: Конечно. Вот будешь рисовать, будешь петь песни радости и танцевать пляски счастья, вот все и будет хорошо. И как только я это делаю, все идет как по маслу. Как только я начинаю реагировать, начинаю как-то думать, ну вот сейчас я, ой, нет, я сейчас надену красное пальто, выйду на улицу... Дыдым по башке! Иди пляши, где у тебя есть твой оазис, там и пляши, потому что тот вихрь, который ты поднимаешь в небо, он сразу распространяется, и люди каким-то, не знаю, фантазийным, сновиденческим образом становятся счастливыми. Выставку открыли, я думал, мы делаем выставку для специалистов, взрослых. Вдруг туда как хлынули дети! Некоторые мне говорят родители, дети просятся, и они приходят раз, два, три, четыре. Дети, которые там бесятся, и все, они замирают перед этими скульптурами, и стоят. Я, конечно, не рассчитывал на этот эффект, потому что я уже, наверное, забыл, что моя душа, которая все это создала, очень детская. И вот этот вот показатель, что очень много детей на выставке, боже мой, да, на самом деле у меня детская душа.
Синдеева: Они считали. Слушай, а вот 50 лет тебе недавно исполнилось. Это цифра, которая, конечно, ни у кого в голове не укладывается.
Бартенев: Ну она и у меня не укладывается.
Синдеева: И выставка была как-то вроде как к юбилею приурочена.
Бартенев: Да. Московский музей современного искусства, мой директор Саша Хромова 8 лет меня пилили, и это был последний повод временного рубежа...
Синдеева: Аргумент скорее.
Бартенев: Они сказали, что все, вот в этом году ты обязан сделать выставку.
Синдеева: У меня сегодня в гостях художник, модельер, человек-праздник, человек-солнце - Андрей Бартенев. Я прочитала, что тебе для того, чтобы хранить твои работы, нужно иметь 4 склада или сколько-то там, содержать их, оплачивать и так далее. И очень, понятно, что это дорого стоит. Скажи, неужели никогда не возникала идея, или у кого-то из твоих поклонников-меценатов, создать музей Андрея Бартенева в Москве. Мне кажется, это было бы настолько правильно, во-первых, не надо было бы нигде хранить твои скульптуры, с другой стороны, мне кажется, музей был бы одним из таких пунктиков обязательной туристической программы для европейцев, которые приезжают в Москву.
Бартенев: Для меня конечно же это явно, что музей должен рано или поздно возникнуть, и тот эффект... То есть выставка сейчас работает как такой центр оздоровления, я вижу, как зрители выходят и они рады. Они рады.
Синдеева: У меня есть идея.
Бартенев: И я говорю со многими своими друзьями, что ну давайте с этим что-то делать, потому что мы построили по архитектуре очень уникальное пространство, там есть очень всякие такие оптические эффекты, зрители их не понимают, но специалист сразу понимает, что тут все специально сделано: игра с этим бирюзовым цветом, и с белым, и как плоскости соизмеряются друг с другом, и эти положения полок, и как выставлены объекты в этом пространстве, какие они контрасты, как они друг друга дополняют, и что это, как в оперном театре, идут слои декорации, и ты видишь через эти слои огромную дальнюю перспективу. То есть вот такие всякие нюансы. Но никакого реального предложения не возникло. Сейчас есть такой процесс, что частные коллекционеры, я вынужден буду продать это по частям. Потому что я больше это хранить не могу. Все 25 лет. Если я прослыл каким-то завсегдатаем корпоративов со своими перформансами, пляшет Бартенев у столов, это для того, чтобы содержать эти склады. Потому что это на самом деле большие деньги. И никакой фонд российский, и никакое частное лицо, и не поймет...
Синдеева: То есть практически все работы будут проданы в коллекции?
Бартенев: Мы стараемся это сделать, это очень сложно.
Синдеева: Они же единичные, это уже как-то вообще...
Бартенев: Да, я могу сказать такую вещь, хотя многие «великие» в кавычках российские критики, искусствоведы, кураторы со мной не согласятся, ХХ век начался «Победой над Солнцем» Крученых, заканчивался он «Ботаническим балетом» Андрея Бартенева. По бессмыслице и по своему полету в будущее эти два перформанса, они соизмеримы. Я уйду, и бог с ним. Я не говорю, что «Ботанический балет» - это мое. Это сколок времени, просто вот время такое было. Оно было прогрессивное, эмоциональное, и благодаря этому появилась смелость родить этот проект «Ботанический балет». Я уйду, пройдет 100 лет, и люди это поймут, но сейчас я говорю, что та — начало, эта — конец.
Синдеева: Неужели нет людей-провидцев, которые чувствуют это, почему? Слушай, вот у Церетели очень много зданий. Мне кажется, в одном из них может быть музей.
Бартенев: Это единственная институция, которая меня поддерживает, и огромное спасибо Зурабу Константиновичу и Васе Церетели, и его семье.
Синдеева: Может быть, давай, слушай, давай, ты же космический парень, давай в космос пошлем сейчас.
Бартенев: Я посылаю, но это же скорость.
Синдеева: Да, давай я тоже, у меня тоже с космосом есть связь. Давайте, Бартеневу нужен музей в Москве, ему негде хранить его скульптуры, это важно для города. Да, посылаем?
Бартенев: Посылаем! Но я могу сказать, что явление о том, что не появляются новые музеи в Москве, это очень печальная традиция. Я знаю прекрасно Саши Васильева коллекцию, которая уже давным-давно должна быть в музее, и огромное количество умирающих музеев, которые можно было бы отдать Саше Васильеву, и сделать сногсшибательный хит для всех, для российских граждан и для иностранцев. Саша Петлюра, коллекция советского быта, фантастическая, уникальнейшая коллекция, пожалуйста, стройте музей. И мы можем перечислить еще несколько коллекционеров, которые находятся в том же положении, если эти люди живы, они дают этому энергию, они содержат, они это хранят. Они уйдут — и все развалится. Это такой общий процесс в России. Не появляется новых музеев.
Синдеева: Смотри, во времена недавние Сергея Капкова в Москве много чего менялось. Мы действительно наблюдали, уж точно в культурной жизни были просто какие-то, по сегодняшнему времени, прогрессивнейшие шаги. Вот ни разу, никогда Капков не поднимал эту тему создания музея? Не предлагал ли он тебе поставить какой-нибудь твой объект, твою скульптуру в городе?
Бартенев: Нет, никогда.
Синдеева: Может, у него просто времени не хватило? А ты не приходил с этим?
Бартенев: Руководство Капкова, они сделали замечательную вещь для меня, они дали мне грант на два моих перформанса, которые я очень люблю. Это первый и второй акт по пьесе Антона Павловича Чехова «Три сестры». Благодаря именно Жене Шерменевой и Капкову они появились, эти перформансы, и я им очень за это благодарен, потому что был фантастический эксперимент для меня, я там проверил какие-то свои новые открытия, и я поработал с блестящим американским композитором Феликсом Вентурасом, с блестящими российскими хореографами и танцорами современного танца, и перформансистами. Это прямо для меня было такое этапное произведение, это благодаря именно его руководству это все возникло. И я думаю, что сам Капков и не знал, что там Бартенев делает. Потому что это я знаю...
Синдеева: Просто мог не знать.
Бартенев: Да, вот без выставки, вот сейчас люди увидели.
Синдеева: Сейчас, может быть, программу посмотрят, может быть, вдруг что-то сдвинется.
Бартенев: Ну, я сомневаюсь.
Синдеева: А я как раз в силу пусть даже такого небольшого телевидения очень даже верю. И у меня уже много было хороших примеров, когда после моей программы что-то вдруг у кого-то менялось, появлялись какие-то партнеры. В общем, я очень этого бы хотела.
Бартенев: Я могу сказать такую вещь — в принципе, всех людей, кто душевно имеет ко мне мост, и кто способен построить музей, я со всеми с ними поговорил. Но не тот экономический момент. И они это понимают. А какого-то прям божественного подарка я не жду сейчас, более того, идут переговоры с европейскими и американскими различными частными фондами, и я скорее всего думаю, что это рано или поздно все уедет либо в Европу, либо в Америку. И это реалистичнее будет, и это скорее всего попадет в музейную структуру, нежели здесь.
Синдеева: Скажи, где-то в каких-то музеях есть твои работы?
Бартенев: В российских во многих, да.
Синдеева: А в европейских?
Бартенев: Ну в европейских, это в основном, частные коллекции. Я делаю выставки, я делаю перформансы, но сейчас больше перформансов стал делать, потому что душа тянется к таким оазисам безумства. И в Европе очень много таких фестивалей, которые направлены на эксперимент с эмоциями. С таки м прямо «бах!». Не научно-технический прогресс...
Синдеева: Что ближайшее, куда поедешь?
Бартенев: Ближайшее? Мы опять вернемся на Milkshake в Амстердам. Мы были этим летом и очень хорошо там сделали арт-парад, и Саша Фролова, теперь она у них одна из звезд этого фестиваля. Она уже второй раз была и ее на следующий год позвали. Потом мы поедем во Францию, на карнавалы февральские, и у меня еще заповедник Ниагарского водопада, они тоже очень просят, чтобы у меня был...
Синдеева: А что это такое?
Бартенев: Совершенно удачной Детское Архстояние в Конаково я сделал в этом году, они все это видели. Это заповедник, огромный парк национальный, вокруг Ниагарский водопад. Он знаменит большими концертами такими, рок-концертами, где там собирается от 30 до 50 тысяч зрителей. И вот они мне предлагают тоже сделать некий такой для всей семьи парковый фестиваль. И я зимой поеду.
Синдеева: Но временно тоже, да?
Бартенев: Но если все пройдет успешно, то я могу делать сколько угодно версий этих.
Синдеева: Если все-таки у тебя появилась возможность в Москве поставить скульптуру, хотя бы одну.
Бартенев: Я делал очень много предложений Москве.
Синдеева: А кому ты делал? Опять же говорю, на Капкова это делал или это еще?
Бартенев: Я делал Сколково и Зурабу Константиновичу
Синдеева: И что, что, так дорого или что?
Бартенев: И фонду Ельцина, потому что там была идея поставить памятник Ельцину, я предлагал им. Фонтан на Лубянской площади, не зная того, что исторически там в XIX веке был фонтан, и до революции там стоял, я не знал этого, просто интуитивно построил фонтан, но ни одно мое предложение не было никак не принято, ни всерьез, ничего. Но и даже на выставке я показывал свои 3D-анимацию скульптур, которые я делал в 2006-2007 года, как некие такие городские скульптурные проекты. Один мой самый любимый, он был посвящен сонетам Шекспира, но это был прообраз. Потому что я его делал для одного датского фонда литературного в рамках моей выставки, которая уже пять лет с успехом идет в Королевской библиотеке в Копенгагене, называется «Сокровища Королевской библиотеки». И там выставлены манускрипты XVI века, которые совершенно бесценны, их стоимость измеряется 20 миллионами евро, там рукописи Андерсена, Толстого, Ницше, Моцарта, Баха, Матисса. То есть там все вот эти шедевры, я делал дизайн пространства и включал мои произведения. И вот это совершенно хит уже пять лет идет в Королевской библиотеке, закрывается в этом месяце. И я для них делал предложение тоже такого городского фонтана на стихи Шекспира о любви. Это такие блины, и они так расположены, чтобы один другой поддерживал. Но суть в том, что вот эти блины, которые друг друга поддерживают, там такая инженерная система, что они друг друга держат. И за счет того, что они так наклонен, они составляют эту группу три блина. Но на них выбиты, прямо вырезаны буквы слов из сонетов о любви, и в какой-то момент эти буквы начинают рыдать, просто все струи воды.
Синдеева: То есть это фонтан.
Бартенев: Да, это фонтан городской. Что все струи воды прямо рыдают из этих букв, потому что эти сонеты про то, как любовь из его слов, из его рифмы, из его текста, она прямо сочится. Вот про это я сделал этот фонтан. И его можно было сделать на стихи Пушкина, Лермонтова, неважно.
Синдеева: Британцы-то согласились?
Бартенев: Нет-нет-нет, это очень дорогой проект, это должны быть другие продюсеры и менеджеры, все там в Королевской библиотеке они оценили всю идею, сказали: «Блестяще, фантастика». Но просто это должна отдельная компания заниматься фандрайзингом.
Синдеева: Но может быть, надо все-таки найти кого-то?
Бартенев: Да пожалуйста, я с радостью, я совершенно открыт.
Синдеева: Я недавно была в Риге, и Борис Тетерев, так как он сам из Риги, он свои деньги, у него сейчас большой фонд и он очень много поддерживает художников, он поддерживает композиторов, он создал огромный фестиваль в Риге, он в городе поставил несколько скульптур современных, не только по-моему прибалтийских, художников, разных, но ты знаешь, конечно, город сразу начинает играть другими красками. И в Москве так...
Бартенев: Я согласен.
Синдеева: Я подумала, как здорово, если бы появились бартеневские шары даже какие-то.
Бартенев: Да я с радостью. Вот город немного украсился Палийским. Вот некоторые парки, не центральные, а вот туда подальше от центра, у них появились вот эти деревянные великолепные сооружения Палийского, и я уже думаю: «Боже, мы уже все, мое воображение пробуждается».
Синдеева: Ну подожди, давай мечтать. Ладно?
Бартенев: Да.
Синдеева: Мы мечтаем.
Бартенев: Еще 25 лет мечтаем.
Синдеева: Вот смотри, одному художнику Андрею Бартеневу не удалось на Лубянской площади построить фонтан, а другому художнику, которой тоже работает в общем-то в жанре такого акционизма, Петру Павленскому...
Бартенев: Если мы говорим про Павленского, то там совершенно другой акционизм, там социально-политический акционизм.
Синдеева: Мы сейчас не говорим, какой он. Но так или иначе это тоже художник, который не картину свою привез, а устроил перформанс. И получил за это сейчас 3 года. Знаешь, его недавно осудили?
Бартенев: Нет, я не знал, но я знал, что суд…
Синдеева: А ты как-то следил за его творчеством? Вообще что-то знаешь? Как ты к этому относишься?
Бартенев: Я его привожу в пример своим студентам конечно же как одного из ярчайших художников, которые работают на стыке политики и искусства. И он конечно же мощнее, нежели Pussy Riot и все остальное, то, что происходило в этом жанре в России. Что я могу про это сказать? Я могу сразу же расставить полюса, я могу сказать, что я показываю путь к звездам, а он обозначает, где ад. Это разные задачи. Я очень хорош в своем жанре, я всегда знаю, где путь к звездам и к счастью, и к радости, и к свету. А он всегда чувствует, где плохо. И он на своем месте, и я на своем месте. То, что он сделал с дверью на Лубянке, это очень мощный жест, прямо невероятно, это гениальное арт-произведение. И мне очень жалко, что ход истории современного российского искусства таков, что сейчас самое большое внимание берут на себя именно такие акции, а не акции гуманизма. Это значит говорит о том, что общество имеет большие проблемы.
Синдеева: Но раз его уже надо таким способом выдергивать из вот этого обывательского состояния.
Бартенев: Это даже не о выдергивании, это о том, каково сознание современного российского вообще населения. Вот оно ориентировано на это. И это очень печально. Это теперь уже не сказки про Чебурашек и Шапокляк, и про крокодила Гену, и про все. Все, уже прошла эта эпоха советского романтизма бесследно. И даже наследники этой эпохи уже не в таком фаворе. Современное общество, оно только понимает язык жесткости.
Синдеева: Скажи, пожалуйста, ну вот вообще арт-сообщество никак не выступило ни с обращениями, ни с защитой Павленского, несмотря на то, что это часть все так же его акционизма, то, что его осудили и посадили, хотя он настаивал на том, чтобы статья была за терроризм, собственно как это было с Олегом Сенцовым, украинским режиссером, который в Симферополе поджег ту же дверь то ли «Единой России», а может быть, даже не поджег, это, по-моему, не доказано. Его осудили на 20 лет по статье за терроризм. И Павленский, конечно, хотел обратить внимание на это и получил 3 года. Но никто не написал даже письма, не вышел с акцией на улицу, это вот общий такой страх у нас у всех?
Бартенев: Страх доминирует конечно же. Страх в обществе доминирует, это правда. И очень жалко, что сначала он поселился в головах родителей, и скоро этот страх перейдет в головы детей.
Синдеева: Но может, мы не доживем до этого времени, что-то поменяется? Вообще, где оптимизм, где солнечный Бартенев?
Бартенев: Где мой оптимизм? Мой оптимизм в творчестве конечно же. Я уже на грани того, чтобы отключиться от всех социальных сетей, потому что надо сохранять оптимизм на самом деле.
Синдеева: Уже чувствуешь?
Бартенев: Через социальные сети даже...
Синдеева: Но ты вряд ли все равно можешь выключить.
Бартенев: Есть контингент творцов — архитекторы, музыканты, художники, модельеры — все, кто составляет мои пять тысяч колоний, тем не менее они сейчас уже где-то на 70 процентов поражены реакциями на все то, что происходит в мире. И это конечно же попадает тоже в мое сознание, но это невероятно отвлекает. Понимаете, дело в том, что художник это не просто такая визуальная безделушка, которая украшает жизнь, в художнике присутствует, если он достаточно такой подвижный и психически неустойчивый, в нем присутствует большое знание о будущем. А если хоть кто-то в современной жизни знает, как выглядит будущее, то он может дать ответ, как туда двигаться, как туда правильно двигаться, как туда правильно попасть, как не совершить ошибку, чтобы уничтожить это будущее. И конечно же глупые сообщества, они этого не учитывают. Я всегда с большим вниманием и относился, и отношусь к Владику Монро и к Даниле Полякову, потому что это были юродивые, которые знали, как надо делать. Я всегда их слушал, это мои самые любимые художники в России, потому что на них такое большое...
Синдеева: Но Данила ведь еще есть.
Бартенев: Но Данила конечно же есть.
Синдеева: То есть он же еще жив.
Бартенев: На нем такое большое крыло божественной печати, и все, что с ним происходит, все эти его алкоголистические выходки, и все остальное, которое разрушает его невероятно сверкающий, мощный небесный талант, это опять-таки говорит о том, что общество невероятно больное, что такие просто небесные ангелы превращаются вот в такие существа.
Синдеева: Недавно американский режиссер Роберт Уилсон поставил в Театре Наций «Сказки Пушкина».
Бартенев: Да, мой любимый.
Синдеева: И ты с ним работал 6 или?
Бартенев: Я с 2002 года работал с ним, где-то 6 лет.
Синдеева: Расскажи, говорят, что он страшный гений.
Бартенев: Он фантастический математик. Он математик эмоций. Он с эмоциями работает как с цифрами. Но я могу сказать, что вся сценография сделана как раз моей первой студенткой в Норвежской Академии.
Синдеева: Да? Да ты что.
Бартенев: Да. Анник, вот это как раз мой первый поток в Норвежской Академии.
Синдеева: Ну как, расскажи, как ты к нему попал, он так тебя уже...
Бартенев: Я попал благодаря стечению обстоятельств. Уилсон сделал в 2001 году русский ивент, там был Дубосарский, Саша Петлюра. И Саша Петлюра позвал моего друга Пашу Антонова, который в то время уже жил в Нью-Йорке, позвал фотографировать его перформанс. И Павел Антонов подружился с Уилсоном, когда случилось 11 сентября, я в первый раз прилетел в Нью-Йорк, чтобы поддержать моих русских друзей, кто жил в Нью-Йорке. Мы конечно же встретились с Пашей, и он сказал: «Я тебя поведу к Уилсону». Мы встретились с Уилсоном, я ему показал фотохронику моего перформанса «Серия защитных скафандров для путешествия с Мефистофелем», и Уилсон тут же сказал: «Я хочу, чтобы вы были у меня главным художником моей летней школы». И я сделал перформанс «Лестница красного» по теории лучизма, которую пропагандировал Матюшин. И перформанс был фантастически встречен, и Уилсон сразу же понял, в чем фишка его бенефитов...
Синдеева: Нашел.
Бартенев: Да, и он каждый год стал уже делать вот такие совершенно безумные крейзи-перформансы, стал приглашать таких перформансистов со всего мира.
Синдеева: А ты продолжал у него быть главным художником вот этой летней школы?
Бартенев: Я уже стал частью такого числа художников, стал делать инсталляции, перформансы, и сам там очень много как перформансист и декоратор, и вел детские программы большие, и делал...Потом у меня, так как я подружился, просто влюбился в Лизу де Кунинг, это дочка Виллема де Кунинга, величайшего американского абстракциониста, и я уже просто практически каждое лето жил у них в поместье, в студии Виллема де Кунинга. И когда возникла идея создать такой молодежный фонд и экспериментальную студию Виллема де Кунинга, то я первый из художников, кто был приглашен на себе опробовать это влияние. Потому что была идея — художнику жить в пространстве, работать в студии, где пользоваться инструментами, которыми работал Виллем де Кунинг, и создать произведение именно, которое вписывалось бы в это пространство. И вот на моей выставке «Скажи: я тебя люблю!», там есть такой объект «Солнце бассейн», он был создан в пространстве Виллема де Кунинга, и он сразу же попал в коллекцию Роберта Уилсона, и был показан несколько раз в Нью-Йорке. И потом, когда мы его опять повторили в …. центре, он попал просто на обложку «New York Times»
Синдеева: А когда он сейчас приезжал в Москву на постановку, вы виделись?
Бартенев: Да, мы виделись. Он говорил: «Бартенев, ты должен был играть чертей у меня в спектакле».
Синдеева: А почему не играл?
Бартенев: Ну это тогда нельзя было бы заниматься моей персональной выставкой.
Синдеева: Это как раз совпало?
Бартенев: Да, я, сожалению, не езжу, наверное, 3-4 года последние на его бенефиты, потому что 2012 года летом я сделал потрясающий перформанс на музыку Арви Пярта для Архстояния «Воздушный поцелуй деревьев», потом я делал Детское Архстояние, потом у меня был Амстердам, то есть у меня теперь лето — это такой большой сезон артпроектов.
Синдеева: Наша программа закончилась. Андрей, спасибо тебе большое. В магазинах продается книжка, которую мы выпустили к пятилетию. Знаешь, можно не читать, но в любом случае здесь мой автограф, пусть это у тебя сохранится. И наше интервью точно попадет в программу, в книжку, которая выйдет через пять лет.
Бартенев: Спасибо огромное.
Синдеева: Я уверена, что «Дождь» будет жить.
Бартенев: Я желаю, чтобы у вас все было хорошо, и чтобы несмотря на те тернии, которые мы все на себе ощущаем, мы все равно не забывали, что путь к звездам есть, и наши души, сердца и наши поступки были устремлены к этим нашим звездам.
Синдеева: Спасибо. И про музей там не забудьте, пожалуйста, в космосе.
Бартенев: Да, спасибо.