Юмор как товар и психологическая защита

Синдеева: Дорогие зрители телеканала Дождь, у меня был прошлый день очень тяжелым: были перелеты, переезды, и я поняла, что мне сложно вести программу, поэтому, во-первых, я решила выпить Prosecco, а, во-вторых, позвать, как я всегда думала, самого веселого человека нашей страны, а прочитав последний его роман «Замыслы», я поняла, что, оказывается, он на самом-то деле грустный клоун. Это ведущий телеканала Дождь, писатель, автор разных закадровых ярких эпизодов — Александр Филипенко, Роман Романович и Вечерний Герасимец.

Филипенко: Бывший.

Синдеева: Ну, знаешь, бывший…в нашей ситуации, я поняла, не бывает бывших. Очень часто что-то возвращается в каком-то новом прочтении, поэтому все может быть.

Филипенко: Я все жду этого звонка, не отхожу от телефона, но он все как-то не случается.

Синдеева: Ты мне сегодня должен помочь вести эту программу, просто потому что я честно призналась зрителям и тебе, что переезды были очень плотные и жесткие, и у меня нет сил. Итак, Сашечка, я начну с нашего последнего проекта, в котором ты принимал участие — c «Ездим дома», потому что мне очень интересно услышать твои впечатления. Не про процесс, как это все происходило, а впечатления от России, от глубинки. Ты из Беларуси. Можно я буду говорить «из Белоруссии»?

Филипенко: Надо говорить «из Беларуси». Не Белоруссии, а Беларуси.

Синдеева: Можно я буду говорить «из Белоруссии»?

Филипенко: Нет, это недопустимо.

Синдеева: Почему? Я же по-русски говорю.

Филипенко: Потому что Республика Беларусь – из Беларуси.

Синдеева: Хорошо. Из Беларуси. Ты жил и живешь в Питере, ты работаешь в Москве, и ты никогда нигде не был. Это чистая правда. Рассказывай, а я пока тихонечко послушаю.

Филипенко: Это, собственно, одна из причин, почему я согласился участвовать в этом проекте, потому что мне очень хотелось поработать вместе с Лобковым.

Синдеева: То есть, не потому что большой гонорар?

Филипенко: Это была последняя точка — огромный гонорар от телеканала Дождь. Мне было очень интересно увидеть Россию, потому что, действительно, я был только в Москве и только в Петербурге и ничего никогда не видел. А огромное количество европейских стран за свою жизнь увидел, и такой новый опыт, который напрашивался, и мне, как писателю, интересно понять: пишу о России, а, по сути, знаю только Москву и Петербург. Это очень интересный опыт, очень странный. Я написал об этом колонку. Я думаю, что сейчас, так или иначе, будут разные эпизоды этого путешествия всплывать в разных текстах, вероятно. Я думаю, что Россия — очень большая страна, очень разная, разная от региона к региону, часто похожая на московские колонии, которые по-разному живут. И ты отчетливо понимаешь, когда ты покидаешь Ростовскую область и въезжаешь в Краснодарский край, ты понимаешь, что ты уехал из одной страны, у которой все не очень хорошо с экономикой сейчас, и въехал в какую-то страну, которая живет получше. Это понятно по дорогам, по инфраструктуре, по местам, которые выбирают слуги народа для своих резиденций. Я был удивлен, иногда приятно удивлен, иногда не очень.

Синдеева: Ты сейчас общие слова сказал, впечатления свои. Давай, что понравилось очень, и что бы ты хотел рассказать своим друзьям и куда их отправить, а что категорически не понравилось.

 Филипенко: Что понравилось? Мне понравился Краснодарский край, природа Краснодарского края и все те места, где рука русского человека не пыталась делать красиво, а еще лучше — где она вообще ни к чему не прикасалась. Есть, правда, совершенно потрясающие места. Вы приезжаете, скажем, в Абрау-Дюрсо — великолепное озеро, вылитая Лугана: горы, озеро красивейшее. Но как только вы видите первое строение рядом и всю красоту, которую пытались навести рядом, становится очень грустно от всего, что происходит. Мне, как урбанисту, становится очень грустно. Не понравилось — много чего не понравилось.

Синдеева: А люди?

Филипенко: Люди очень разные везде. Я не склонен обобщать. 140 млн. человек — все люди очень разные.

Синдеева: Про тех, которых ты видел.

Филипенко: Я видел очень разных людей: я видел каких-то совершенно потрясающих людей… Нужно же понимать, что с какими-то людьми мы встречались все-таки не случайно, мы выбирали, и это, действительно, прекрасные люди. И, путешествуя по России, ты понимаешь, что во многом, как мне кажется, Россия держится на людях, которые делают что-то вопреки, которые не уезжают. Мы говорили с людьми, и я почти у всех людей за кадром спрашивал: почему вы здесь, почему вы в Ростове, почему вы в Краснодаре, почему вы не уехали отсюда, хотя видно, что вы — как раз тот человек, который мог бы в Лондоне, в Брюсселе или где-нибудь создать свой бизнес, даже в Москве хотя бы? Мне люди отвечают, что если я уеду, то здесь вообще все развалится. Нет никакой надежды на власть…или есть надежда на власть — я не знаю. Но, правда, есть огромное количество людей, которые пугают количеством клише в своей голове, и они прямо говорят подводками из телевизора. Когда мы показывали женщину, которая говорила, что Обама сейчас развязал войну в Афганистане. Это такой сумбур в голове, и люди живут с этим, и от этого, к сожалению, очень грустно. Правда, сложно судить. Очень много разных впечатлений. Есть какие-то прекрасные люди, есть люди, с которыми я бы не хотел второй раз встречаться, и был счастлив, что со мной были рядом два оператора в момент, когда я с ними встретился.

Синдеева: Но есть же что-то, что должно зацепить. Ты сейчас как-то очень ровно, обтекаемо. Ничего такого не…?

Филипенко: Я такой ровный человек, про это же все написано во второй книге. Я — грустный клоун. Я об этом уже писал…

Синдеева: Не все зрители читают твою колонку, тем более последнюю.

Филипенко: Не последнюю. Когда-то давно, я об этом писал, о своем первом впечатлении о России, оно в этом путешествии…я только утверждался в этом впечатлении. Когда я приехал из Минска как раз, я заметил, что в России все люди начинают предложение со слов «на самом деле». Когда я учился в Минском университете, нас учили в начале предложения говорить слово «вероятно», потому что мы никогда не знаем, как на самом деле, мы во всем сомневаемся. И когда ты путешествуешь по России, ты очень часто сталкиваешься с тем, что здесь большинство, я не хочу говорить о всех людях, но большинство людей уверены всегда в своей правоте. Какой-то такой народ, который Богом избранный и т.д. Но это не было потрясением, я просто в очередной раз в этом убеждался, но, с другой стороны, я встречал каких-то потрясающих людей, которые совсем другие: евроцентристы.

Синдеева: Тебя узнавали на улицах хоть иногда?

Филипенко: Да.

Синдеева: Где?

Филипенко: Во всяких городах, где смотрят Дождь. В Казани много смотрят Дождь, насколько я понял.

Синдеева: Да? Ты заметил?

Филипенко: С наклейками на автомобилях, да.

Синдеева: Не допытать тебя, я поняла, ты мастер все-таки пера. Сань, а ты когда уезжал из Беларуси, вот ты сказал, что многие люди все-таки живут и остаются, пытаются что-то делать, когда ты уезжал из Беларуси, для тебя это вообще было простое решение, очевидное?

Филипенко: Я думаю, что когда я уезжал из Беларуси, это было очень эмоциональное решение. Мне было 20 лет, я отучился в европейском гуманитарном университете, который тогда находился в Беларуси, первый курс, и его закрыли. Закрыли по политическим причинам, университет, в котором я учился.

Синдеева: Потому что он европейский?

Филипенко: Потому что он европейский, потому что, я так понимаю, что были непонятные финансовые потоки в этом университете. У нас не преподавали политологию, у нас не висел портрет президента на входе в университет. Я не знаю, какие там точные причины, но, так или иначе, университет закрылся, и я не хотел оставаться в стране, которая закрыла университет, прекрасный совершенно университет. Это был университет, в котором студенты действительно учились, и вся влюбленность проходила у нас в библиотеке: мы все влюблялись в библиотеке в читальном зале, потому что мы сидели над учебниками. И у меня был выбор — уехать учиться в Прагу, в Варшаву, в Германию или в Санкт-Петербург.

Синдеева: А почему этот был выбор? Филиалы этого университета?

Филипенко: Нет, большое количество университетов по всему миру откликнулись сразу и предложили студентам продолжить обучение. Но моя бабушка сказала, что каждый образованный молодой человек должен пожить в Санкт-Петербурге, я ее послушал и уехал в Петербург.

Синдеева: А кто бабушка? Кто родители?

Филипенко: Бабушка — переводчик в Академии наук, она переводит технические тексты: физику и химию. Как только белорусский химик что-либо изобретает, бабушка сразу переводит это в английские и американские журналы. Родители — инженеры.

Синдеева: Они так и живут в Беларуси?

Филипенко: Да, они так и живут.

Синдеева: Скажи, а почему они никто не захотели уехать?

Филипенко: Не знаю, может быть, к тому моменту это был уже возраст: мне было 20, родителям —40 с лишним.

Синдеева: Была такая сильная волна эмиграции из Беларуси, как мы сейчас наблюдаем в России эмиграцию умов, думающих людей?

Филипенко: Безусловно. В населении в 9 с лишним, почти в 10 млн. человек в Беларуси, 3 млн. белорусов живут за пределами Беларуси сейчас.

Синдеева: А где?

Филипенко: По всему миру.

Синдеева: Скажи, а настроение тогда уже какое было у тебя? Закрыли университет, но только поэтому эмоция была?

Филипенко: Я думаю, что я ощущал сюрреализм, который описан в «Бывшем сыне», и на меня влиял в тот момент, но тогда, безусловно, было эмоциональное решение. Я думаю, что оно копилось — какие-то вещи происходят, витраж складывается из каких-то маленьких осколков, которые мы, может быть, и не фиксируем. Я сейчас понимаю совершенно точно, что тогда я не мог находиться больше в Минске.

Синдеева: А когда ты начал писать? «Бывший сын» — это первый роман Саши. Когда ты его начал писать?

Филипенко: Я его начал писать в 2010 году. Это очень интересная история.

Синдеева: А уехал в Москву?

Филипенко: Уехал в Москву гораздо раньше. Как раз первым романом должны были быть замыслы, когда я работал в программе «Прожекторпэрисхилтон», писал шутки и я был так очарован телевидением, и я хотел написать роман про сценаристов, но в 2010 году я съездил в Минск на выборы — как раз те события, которые назвали неудавшейся революцией, я был свидетелем всех этих событий. И я предполагал, что, может быть, однажды я напишу роман про Беларусь, где-то у меня он был на задворках. Но события в Беларуси произвели на меня такое впечатление, что я отложил замыслы и буквально за год написал «Бывшего сына» в Москве.

Синдеева: Скажи, сколько там биографичного в этом романе?

Филипенко: Довольно много, но я 10 лет в коме не лежал.

Синдеева: А вообще какой-то эпизод с комой, где ты был рядом — нет? Или это чистый вымысел?

Филипенко: Нет-нет. Но это то, что меня окружало, это состояние, которое заставило меня уехать.

Синдеева: А сейчас в России тебе кажется похожим состояние в обществе или в воздухе?

Филипенко: Да, мне кажется, у всех белорусов, которые находятся сейчас в России, есть некое дежавю, потому что мы все это уже видели. Мы видели завинчивание гаек, мы видели абсолютный сюрреализм, но у нас, конечно, все это не приобретало таких масштабов как здесь. Россия больше, наверное, в 18 раз, и поэтому в 18 раз надо сильнее закрутить гайки.

Синдеева: Я очень хорошо помню этот момент, когда ты уже работал на телеканале Дождь, мы делали программу, ты был такой очень живой с кучей идей, но при этом все время говорил про то, что тебе хочется… что ты — писатель. Никто к этому серьезно не относился. И я помню, когда ты пришел ко мне и сказал: «У меня есть рукопись, я не знаю как ее издать», и я даже сделала какую-то попытку помочь тебе, подсказать, с кем-то познакомить, но я как-то внутренне все равно не проявляла такой настойчивости со своей стороны, потому что я тоже к этому относилась скептически. Не к тому, что я в тебя не верила, а потому что человек-сценарист пишет шутки и все время говорит про какую-то большую литературу. И когда ты мне дал почитать рукописи, на меня роман произвел очень сильное впечатление, и тогда стало понятно, что ты — писатель, а все остальное — побочно. И то, что книгу заметили быстро, и она получила русскую премию, да и вообще это стало в какой-то момент явлением в литературной жизни. И это всех нас порадовало, что парень-то наш действительно писатель. Сань, а как в тебе это уживается? Ты все время говоришь о том, что для тебя это важная очень составляющая, а все остальное — ты вынужден этим заниматься.

Филипенко: Да, все очень просто. Мне иногда просто не хватает денег на жизнь.

Синдеева: А скажи мне, все-таки писательским трудом возможно как-то обеспечить себе жизнь?

Филипенко: Конечно. Есть огромное количество писателей в России, которые доказывают это своим примером, своими замками во Франции.

Синдеева:  Сколько надо книг выпустить или сколько надо сделать переводов? Ты не считал это как бизнес-план: я должен производить один роман в год, выпускать это таким-то тиражом и тогда все будет хорошо.

Филипенко: Наверное, такие романы, которые я произвожу, они вряд ли будут… Мне издатель сказал, что ты можешь расслабиться и свыкнуться, что ты начнешь зарабатывать после своего 10-го романа. И я расслабился.

Синдеева: А сколько продал ты «Бывшего сына»?

Филипенко: «Бывшего сына» — не знаю, несколько тиражей уже продано.

Синдеева: Ну сколько? 10 тысяч, 20 тысяч?

Филипенко: Ну да, что-то около того. Там маленькие тиражи у маленьких авторов.

Синдеева: У тебя появился немецкий агент?

Филипенко: Он уже у меня закончился. Как-то у нас с ним не сложилось.

Синдеева: Почему?

Филипенко: Как-то так случилось, что мы не нашли… В общем, у меня было несколько предложений от переводов во Франции, в Германии, и они его не устраивали по финансовым причинам. А я сейчас придерживался такой точки зрения, что мне совершенно все равно, какие финансовые условия мне предлагают французы, гораздо важнее, чтобы книга вышла на французском языке. Для меня, как для молодого автора, который 2 года как появился на сцене. Но он говорит, что он лучше представляет себе рынок, и что нельзя опускать ниже какой-то стоимости, и что если мы опустимся сейчас… Поэтому так ничего не получилось, и мы разошлись.

Синдеева: Но ты не согласился с его этим аргументам?

Филипенко: Я не согласился с его этим аргументом. Я думаю, что самое важное для литературы и для книжки, чтобы ее читали. Я смогу всегда написать какой-нибудь сценарий.

Синдеева: Но здесь же есть противоречие какое-то. Ты должен делать «Елки» для того, чтобы творить.

Филипенко: Делать «Елки». Пока у меня есть силы — я готов делать «Елки». И потом эти «Елки» иногда получаются очень остроумными. Когда мои остроты говорят какие-нибудь хорошие ведущие — почему нет?

Синдеева: А скажи, ты сейчас продолжаешь писать сценарии для кого-то?

Филипенко: Да, время от времени ко мне обращаются.

Синдеева: Ближайшую церемонию никакую не готовишь?

Филипенко: Церемонию…ко мне не обращаются, как раз из-за того, что … Ближайшую церемонию, которую мы сейчас понимаем, ко мне не обращаются, потому что я много как раз прошу, чтобы потом спокойно писать книжки. Я дорогой автор, безусловно.

Синдеева: Ну хорошо, а если в какой-то момент эти заказы будут исчерпаны? Мне кажется такое счастье — суметь построить так, чтобы литература и то, что тебе нравится — зарабатывать этим.

Филипенко: Я к этому иду. Но Рим же строился не один день, не все сразу. Я сейчас заканчиваю третий роман, я возлагаю на него большие надежды.

Синдеева: О чем он?

Филипенко: Он о нашем времени.

Синдеева: Здесь, в России?

Филипенко: Здесь в России. Он называется «Травля».

Синдеева: Саша Филипенко — опять главный герой?

Филипенко: Отчасти. Но Сашу Филипенко, к счастью, никто не травил, поэтому…

Синдеева: Что, там будет про телеканал Дождь?

Филипенко: Плюс-минус.

Синдеева: А вот я все-таки хочу вернуться в Беларусь. Про состояние, которое было тогда там и которое есть сейчас. И ты недавно в интервью сказал, что ты сейчас в растерянности такой.

Филипенко: Да нет, ты просто понимаешь, что я там никак не мог себя реализовать в Беларуси, я бы не мог издаваться, потому что издавать книги в Беларуси — это значит скидываться с друзьями на тираж в тысячу экземпляров и потом носить друг другу эти книги, потому что книжного рынка как такого рынка нет, и все белорусские книжные премии — это такая вещь, которая нужна для поддержания кучки литераторов, которые выживают. И очень обидно, что для того, чтобы мне попасть на белорусский рынок, нужно было стать известным в России, хотя до этого меня отметил белорусский ПЕН-центр, но на этом все бы и закончилось, потому что дальше — ну, можно писать, но я совершенно точно не мог бы вести ничего подобного как «Вечерний Герасимец» в Беларуси, хотя уже и в России не могу.

Синдеева: Можешь, но очень дорого стоит твоя программа.

Филипенко: Телеканал Дождь должен выплачивать пенсию всем своим сотрудникам, потому что когда узнают, что человек работал на телеканале Дождь, то: «А, до свидания, приходите в следующий раз».

Синдеева: Ты думаешь, поэтому тебя никуда не берут?

Филипенко: Бывает часто, когда приглашение, а потом: «Извините, мы перепутали».

Синдеева: А ты скажи: «Посмотрите мою программу!».

Филипенко: Да все всё знают, наверное. Очень смешно — меня как-то недавно пригласили на Первый канал в программу «Время», и мне гостевой продюсер говорит: «О чем бы вы хотели поговорить?». И я пишу, что я хотел бы поговорить о цензуре на телевидении. И пропадает женщина, и после этого мне приходит комментарий в инстаграме от другого гостевого редактора Первого канала: «Ну и сиди себе дома, тоже мне умник». Ну ладно, хорошо.

Синдеева: Ну, схитрил бы, сказал бы что-нибудь другое. Скажи, когда ты осознал, что ты — писатель, когда ты понял, что это то, без чего ты не можешь — это как художник. Приходит что-то, что ты не можешь нарисовать. Композитор — приходит музыка, это не отменяет профессии, но приходит музыка, и ты не можешь ее написать.

Филипенко: Все так. Я на первом курсе начал писать рассказы, и я писал себе их и писал, и понимал, что мне нравится писать. В Санкт-Петербурге, когда я перевелся и поступил в Санкт-Петербургский государственный университет, мне повезло попасть на факультет свободных искусств наук, который сейчас возглавляет господин Кудрин, и на этом факультете я с понедельника начинаю читать курс магистрам. Теперь я стал преподавателем еще помимо всего прочего. И вся прелесть этого прекрасного заведения заключается в том, что там американская система, когда ты можешь выбирать себе все курсы. У тебя есть количество кредитов: 16 или 20 — не помню. И ты можешь выбирать себе курсы, и я выбирал себе курсы только по литературе. У меня читал лекции Двинятин, Фокин, и я 6 лет занимался тем, что посещал исключительно курсы по литературе, сценарному мастерству и т.д. Поэтому я думаю, что уже в университете я понял и уже работал над этим. Я слушал, слушал.

Синдеева: Где ты пишешь? Как? Тебе надо быть одному, тебе надо уезжать, сидеть, глядя на гору, озеро?

Филипенко: Случается и так.

Синдеева: Это важно?

Филипенко: По-разному. У меня есть кабинет, к счастью.

Синдеева: Дома? А, ну да, вы же там две квартиры купили. В общем, ты не бедный парень, не прикидывайся.

Филипенко: У меня очень богатая жена. В России же часто: очень богатая жена — и все хорошо. Очень по-разному, случается, что я не могу писать долго, месяцами, а случается, что я пишу много, как спринтер, как в фильме главный герой признается, что я был спринтером: я много писал, а потом задыхался. Иногда мне хочется уехать от семьи и никого не видеть — я так и делаю и две недели пишу где-нибудь далеко от дома. Мне очень хорошо пишется в Минске, в моей квартире у себя дома за столом.

Синдеева: Ты пишешь на компьютере?

Филипенко: Я пишу вначале от руки — всегда выписывал очень много, и потом начинаю писать на компьютере. Очень часто я делаю заметки в телефоне, которые потом переношу. Я использую все техники, какие только возможны: я надиктовываю на диктофон очень много.

Синдеева: Сам все распечатываешь, сам расшифровываешь?

Филипенко: Да.

Синдеева: Подтверди или нет. Роман «Замыслы» — второй роман, ты писал около 5 лет.

Филипенко: Я начал в 2010.

Синдеева: Что значит начал? У тебя небольшие формы, и тебе за это, честно, большое спасибо, потому что в нашем информационном…просто объективно нет времени. И когда ты прочитываешь…

Филипенко: А вы меньше сидите в фейсбуке, и тогда у вас появится время.

Синдеева: Я не сижу на фейсбуке, ты можешь посмотреть количество моих постов.

Филипенко: Я не про вас, я вообще. Нам кажется, что у нас нет времени. Если телефон отложить — очень много времени появляется.

Синдеева: Просто когда у людей есть семья, двое детей и работа, ты понимаешь, что у тебя правда остается мало времени, и у тебя чтение, к сожалению, перед сном, если у тебя еще есть на это силы. Но я просто все равно была удивлена, почему так долго? Ты писал его кусками?

Филипенко: Во-первых, я остановился на то, чтобы написать «Бывшего сына».

Синдеева: То есть, ты написал несколько новелл, все забросил…

Филипенко: Отложил. И я очень рад тому, что отложил, потому что это был бы совершенно другой роман. Замыслы получились, так как вы сказали в начале программы, романа о грустных клоунах, потому что у меня в общем случилась некоторая переоценка ценностей — я был очарованным парнем, который попал на телевидение в самую крутую команду. Ты с утра до вечера придумываешь шутки, тебе за это платят большие деньги, ты сидишь на диване, шутишь с утра до вечера и уходишь — и это твоя работа. О чем еще можно мечтать? А потом, после того, как я закончил «Бывший сын» и вернулся к «Замыслам», я начал наблюдать за своими коллегами, я начал о себе думать: почему я когда-то начал шутить. Ты же не становишься юмористом, как здесь все на Дожде думали: вот ходит парень дурачок, все время шутит. Это же какой-то защитный механизм. Я понимал, почему он у меня случился.

Синдеева: Почему?

Филипенко: У меня были некоторые точки напряжения с моими родителями, были точки напряжения в семье, и я понимаю, что…

Синдеева: Это секрет? Ты можешь сказать? Я просто хотела, чтобы ты потом моему сыну 13-тилетнему дал совет.

Филипенко: Секрет ли это?

Синдеева: В чем напряжение было?

Филипенко: Просто у меня в семье происходили какие-то вещи, которые, может быть, не должны были происходить в семье, которые сложно перенести ребенку в 12-13 лет. Они описаны в «Замыслах».

Синдеева: И это был защитный механизм?

Филипенко: Безусловно. У тебя случаются какие-то не очень приятные вещи дома, и ты приходишь на следующий день в школу, и тебе хочется быть весельчаком, шутить постоянно. И ты начинаешь шутить как из ведра, и все твои одноклассники думают, что ты — парень, который живет в бразильском сериале, его привозят в школу на автомобиле, у него дома все прекрасно, нет никаких проблем. И это, безусловно, такой защитный механизм. Когда я узнавал судьбы своих друзей-сценаристов, которые работали в «Прожекторе», я понимал, что большинство людей, с которыми я общался, которые мне были интересны, они шутили вопреки. Узнав их жизнь и то, что происходило в их жизни, вы бы никогда не подумали, что этот человек может вообще шутку произвести. А ты, наоборот, приходишь, с утра до вечера шутишь, потом возвращаешься домой. И это, безусловно, какой-то защитный механизм.

Филипенко: Я знаю, что этот опыт для меня лично важен потому, что я сейчас пытаюсь не повторить эти ошибки со своим собственным сыном. И мы о многом говорим с Машей, с моей женой, в общем, она знает, что происходило у меня дома, у нее дома были свои какие-то точки напряжения. Как парню дать совет, я совершенно точно не знаю. Но для себя я понимаю, что, наверное, я не хочу повторить ошибки своих родителей, но я уверен, что я наделаю какие-то другие ошибки, в любом случае, мой сын сможет написать такой же роман. Будет так же недоволен своим отцом.

Синдеева: Ну ладно. Для меня было неожиданностью, опять же, что ты — грустный клоун. Ты умело это маскировал, и вот этот твой опыт из детства, он, конечно, тебя закалил, наверное. А ты хочешь сейчас, вернее, насколько ты сейчас снял уже эту маску?

Филипенко: Я не знаю, маска ли это. Сложно же отличить — маска это или то, что к тебе прилипло на всю жизнь и стало твоей кожей. Я думаю, что это, в общем, довольно удобный прием, потому что у меня есть какое-то количество моих близких людей, которые все про меня знают, с людьми, с которыми я встречаюсь по работе, зачем им знать, что происходит у меня в жизни, грустный я клоун или не грустный клоун. Приятно — парень пришел, пошутил, у всех хорошее настроение, все разошлись.

Синдеева: Насколько ты органичен в этот момент сам с собой.

Синдеева: эту строчки сохрани, если возможно, если нет, то убирай совсем  

Филипенко: Просто очень удобно, а с другой стороны, зачем людям мне рассказывать? Что, я буду приходить и выкладывать людям всю свою жизнь? И все такие: ого! Кому это все интересно.

Синдеева: Скажи, работа в «Прожекторепэрисхилтон», кухня внутренняя — она, конечно, ужасно интересна для людей, которые далеки от этого процесса, потому что… правда же, многие думают, что ведущие искрометно шутят…

Филипенко: Они искрометно шутят.

Синдеева: Да, какой процент подготовленных шуток?

Филипенко: Процент шуток определяется следующим образом, все очень просто. В понедельник мы приходили на работу, я вот только попал в отдел. Я был тогда юным парнем, который только последние шутки додумывал, потому что там были мастодонты, которые шутили уже много-много лет. Вы приходите с понедельника по среду, читаете газеты. Собственно, так и делает ведущие. И отбираете новости, в четверг приезжаете и сочиняете шутки. Вас делят на группы в 16 сценаристов, может быть, больше, я не помню, там было плюс-минус, потому что мы еще делали «Мульт личности», там кто-то молодые делали «Мульт личности». Люди постарше, там делили на три группы, они выбирают новости, делят между собой, обшучивают эти новости, записывают какие-то самые удачные шутки, в четверг все это зачитывается главному продюсеру и ведущим, которые приезжают и поверх этих шуток нашучивают еще свои шутки. Это первый этап.

Синдеева: За кем последнее слово? Все-таки за ведущими, за главным продюсером?

Филипенко: За продюсером. После этого в пятницу начинается запись эфира, программа, которая выходит якобы в прямом эфире в субботу. Она пишется два часа. Ребята очень много импровизируют за столом, то есть они говорят шутки, которые написаны, и сверху начинают дальше разгонять каждую тему. Это, собственно, так и называется — разгон.

Синдеева: До записи программы идет разгон ведущих какой-то? Они разгоняются какими-то приемами?

Филипенко: Утром, в день съемок?

Синдеева: Да.

Филипенко: Нет, просто все встретились, что-то похихикали до съемок. Нет, наоборот, мне кажется, что ребята все очень собранные, всегда ведущие перед эфиром просто прогоняют какие-то там темы, вспоминают, кто про что шутит и все, сели за стол и за столом начинают два часа разгонять.

Синдеева: А кто в ухе сидит? У каждого…

Филипенко: Ни у кого не было никакого уха.

Синдеева: Уха вообще нет в процессе?

Филипенко: Нет. В «Прожекторе» не было никакого уха.

Синдеева: А, то есть в процессе… а не знает, сейчас у Урганта в программе есть ухо?

Филипенко: Есть ухо. У него Ися сидит в ухе.

Синдеева: Ися — это?

Филипенко: Ися — это парень, который работал… может быть, я сейчас не знаю, может быть, не Ися сейчас сидит, но по-моему, долгое время сидел Ися в ухе у него. Парень, который тоже с нами работал в «Прожекторе». Я думаю, что это просто один из любимых авторов Вани, поэтому он, собственно, и сидит у него в ухе. Они, в общем, очень близки и по юмору, и по всему.

Синдеева: Дорогие зрители, вы понимаете, почему программа «Вечерний Герасимец» не смогла долго выходить на телеканале Дождь. Потому что такой жанр — дорогое удовольствие. Потому что 16 сценаристов готовят эту программу. А у нас…

Филипенко: А у нас всего 3 готовило.

Синдеева: Три! Вообще, у нас ни одной программы никто не готовил в таком количестве. Понимаешь?

Филипенко: Но очень много ребята, безусловно, импровизировали сами. Тут же важно… вам можно написать очень много смешных шуток, но есть ведущие, которые могут продать шутку, а есть ведущие, которые не могут ее продать. Ребята, которые сидели за столом, безусловно, могли продать эти шутки. У Вани сумасшедшая реакция, у Гарика сумасшедшая реакция — тоже очень важно. Ребята придумывали шутки не хуже чем… поэтому вопрос, сколько процентов написано, не написано, мне кажется, не совсем корректен, потому что это просто какой-то рабочий процесс.

Синдеева: Я, кстати, вспоминала — почему в итоге закрылся «Пэрисхилтон»? Потому что контакт с ТНТ…

Синдеева: С ТНТ не договорились по ведущим.

Филипенко: Да.

Синдеева: Жалко. На самом деле проект, который вполне…

Филипенко: Довольно… мне бы было интересно посмотреть на «Прожекторпэрисхилтон» сейчас в России. Мне кажется, что это было бы довольно жалкое зрелище. Иногда случались серии поострее, и все говорили: о, класс. Серии поострее — все это прям чувствовали. Но просто сейчас о чем шутить? Невозможно, вы сразу отметаете все новости какие-то и начинаете дальше шутить про кондуктора какого-нибудь. Ну кому это интересно.

Синдеева: Экранизация «Замыслов». Разговоры такие были.

Филипенко: Они велись и все как обычно — деньги, деньги.

Синдеева: А кто выходил? Какие-то известные продюсеры?

Филипенко: Известные продюсеры, да, я разговаривал с известными продюсерами, но мы, к сожалению, не смогли договориться с известными продюсерами.

Синдеева: Про твой гонорар не смогли договориться?

Филипенко: И про него тоже не смогли договориться, да.

Синдеева: Идов, который приглашал тебя на работу в GQ, собственно, где ты написал последнюю колонку, не звал ли он тебя работать в «Арт Пикчерз» сценаристом и не был ли он одним из тех, кто предлагал тебе сделать экранизацию?

Филипенко: Нет, он не был одним из тех, кто предлагал сделать экранизацию. По поводу того, что звал, не звал — это же какие-то такие всегда разговоры. Я думаю, что, скорее, нет, чем да, потому что… всегда говорят: напиши нам что-нибудь. Меня очень часто зовут на разные телеканалы, это происходит во время каких-нибудь церемоний, когда вы встречаетесь с человеком: «Ой, Сашка, давно не виделись! Чего ты к нам не приходишь работать?». Я говорю: «Так вы же не зовете» — «Как не зовем? Обязательно приходи». Проходит год, ты встречаешь этого же человека, он говорит тебе те же слова: «Саня, чего же ты не приходишь?». Как-то все это…

Синдеева: Почему последняя колонка в GQ…?

Филипенко: Ну как-то все закончилось с GQ. Мне кажется…

Синдеева: Они были инициатором этого?

Филипенко: Да.

Синдеева: Что? Ты же там ничего такого не писал.

Филипенко: Не писал, я думаю, что журнал GQ просто будет вообще отказываться от колонок и будет…

Синдеева: Только фэшн, только…

Филипенко: Что-то да, в ту сторону они будут уменьшаться, утоньшаться. Сейчас же сложные времена настали для всех. И я думаю… ну вообще жанр колонки — это же такая на самом деле мертвечина, если подумать. Очень специфический такой жанр.

Синдеева: Своему прекрасному сыну, о котором ты всегда с замиранием рассказываешь, что ты читаешь на ночь или рассказываешь?

Филипенко: Огромное количество книг. Мне кажется, он уже сейчас прочитал больше, чем я. Мы очень много читаем, мы читаем за обедом, за завтраком.

Синдеева: Как вы это делаете?

Филипенко: Он ест, а мы читаем.

Синдеева: Вы читаете по очереди.

Филипенко: Он ест, а мы читаем по очереди. Перед сном сейчас читает только мама, потому что он подпускает к себе только маму, папа не читает.

Синдеева: Почему?

Филипенко: У него с мамой очень нежные сейчас отношения, он не хочет маму отпускать совсем, все время хочет ее обнимать, хочет, чтобы мама перед сном читала.

Синдеева: Твоя жена Маша, хотя мы виделись пару раз, произвела на меня впечатление очень сильного, достаточно… даже деспотичного — не самое верное слово — но такого, диктатора. Это ошибочное впечатление? В ваших отношениях есть…

Филипенко: Во-первых, моя жена Маша передает вам большой привет, потому что вы ее не узнали однажды, когда она к вам подошла.

Синдеева: Пусть не обижается на меня.

Филипенко: Если серьезно — нет, мне кажется, просто моя жена Маша — человек, который очень серьезный, целеустремленный, во многом для меня большой пример, потому что она, в отличие от меня, она как раз всего добивается, чего хочет.

Синдеева: Кормилец сейчас все-таки в семье кто? Или вы так паритетно?

Филипенко: Сложно сказать. От месяца к месяцу.

Синдеева: Как ресторан ваш работает в Питере?

Филипенко: Хорошо работает.

Синдеева: Вы еще не открыли? Один?

Филипенко: Их два, давно два. И будет еще. Но это все она, я к этому не имею никакого отношения, я только арт-директор, я прихожу и говорю: «Давайте придумаем, вот здесь книжки поставим какие-нибудь мои и будем их продавать». И на этом заканчивается все мое участие. Всем занимается она, я вообще к этому не имею никакого отношения, и очень приятно, что в Петербурге довольно известные места, петербуржцы и туристы их очень любят. Это очень большая заслуга, потому что она, мне кажется, в общем, даже больше занимается социальным проектом, чем ресторатор. Потому что она занимается заботой о людях.

Синдеева: Все-таки Саня — грустный клоун, потому что я так хотела, чтобы он сегодня острил и веселился, шутил, может быть.

Филипенко: Я только за.

Синдеева: А он меня тоже ввел в это состояние совершенно такого рассудительного, вдумчивого. И никакого феерического шоу у нас не получилось. Но я и не была настроена.

Филипенко: Для этого должны быть программы какие-то на Дожде, где мы будем всякие феерические…

Синдеева: А что бы ты сделал на Дожде?

Филипенко: Ох, не знаю.

Синдеева: Нет уж, давай.

Филипенко: Я думаю, что я скучаю по интервью, безусловно.

Синдеева: Интервью каким? Которые были в «Герасимце»?

Филипенко: Не самым серьезным интервью, просто поболтать с людьми. Я думаю, что я скучаю по этому жанру. Я думаю, что, наверное, хотелось бы иногда пошутить, потому что все очень серьезно.

Синдеева: Мы по твоему троллингу, конечно, скучаем тоже.

Филипенко: А я не скучаю совсем по троллингу, потому что в один момент я… это тяжело прям, ты выходишь… Я последние серии делал за два часа. Две минуты нарезалось, и начинаешь как-то свысока смотреть на людей, когда ты выходишь и понимаешь, что можно все это снять за три минуты, и ты найдешь на каждый выпуск у любой станции метро нужное количество кретинов — это немного… ну, плохой опыт. Нехорошая это штука, поэтому… Да ну, слушайте, у вас тут «Большая перемена»-1, 2, вы можете набрать таких ребят, которые будут троллить тут каждый день по штуку. Несложно это.

Синдеева: У тебя это получалось здорово и очень обаятельно, совершенно не снисходительно даже по отношению к этим людям.

Филипенко: В кадре — да.

Синдеева: Санечка, спасибо тебе большое.

Филипенко: Спасибо большое, что пригласили.

Синдеева: Большой писатель Александр Филипенко.