Российские режиссеры попросили вернуть мат в кино. Нужно ли такая мера российским фильмам? Михаил Козырев обсудил этот вопрос с режиссерами Андреем Звягинцевым и Станиславом Говорухиным, писателем Виктором Ерофеевым, критиком Антоном Долиным и главным редактором журнала «Искусство кино» Даниилом Дондуреем.
Козырев: Андрей, скажите, как сейчас обстоит ситуация с фонограммой вашего фильма? В каком виде, вы думаете, вам позволят его выпустить в прокат?
Звягинцев: Поскольку по регламенту академии Оскар необходимо было, чтобы до наступления 1 октября 2014 года фильм прошел в прокате, мы эту работу сделали в сентябре. И в сентябре, когда целую неделю в Питере шла наша картина, она шла именно в соответствии с законом Российской Федерации, принятом 1 июля, и в соответствии с необходимостью показать картину в ограниченном прокате, мы сделали эти процедуры.
Козырев: Копия у вас уже есть?
Звягинцев: Копия есть. 5 февраля картина выходит в широкий прокат в России, и я думаю, что эта инициатива, которая давно уже назрела, уже озвучена теми уважаемыми людьми в кино и в культурной среде. Она озвучена сейчас, но я думаю, что за эти две недели, которые остались до нашего проката, едва ли Министерство культуры, весьма неповоротливый механизм, примет какие-то решения до проката «Левиафана». Так что я думаю, что нашей картины это не коснется, но это не имеет значения. Имеет значение то, что надо бы принять эту инициативу и освободиться от этого дурацкого поспешного закона.
Козырев: Я хотел бы уточнить. Я посмотрел фильм в интернете, собираюсь пойти и посмотреть его в кинотеатре. Я уверен, что просмотр на маленьком экране – это несопоставимое ощущение. Но, конечно, я отметил, что невозможно по тому оригинальному режиссерскому варианту, который я видел, представить, что герои этого фильма будут разговаривать на каком-то ином языке, чем тот, который вы использовали. Поэтому когда вы делали этот вариант, по какому пути вы пошли? Вы просто убрали из диалогов эти цензурированные слова или заменяли их какими-то эквивалентами русского языка?
Звягинцев: Просто изъяли из звуковой дорожки ненормативную лексику, вот и все. И попытались в некоторых местах, где это было возможно, замаскировать это общим фоном лая собак, шорохов.
Козырев: Но вы не пошли по пути, что эквивалент слова «блин» будет заменен в фонограмме на «черт побери»?
Звягинцев: Нет. Это невозможно. Это еще будет грубее, чем просто попытаться это удалить.
Козырев: Как я понимаю, тогда по мимике героев во многих сценах будет понятно, как они на самом деле говорят в режиссерской версии.
Звягинцев: Михаил, вы преувеличиваете значение всей этой ситуации, потому что в Питере, когда картина была показана в цензурированной версии, мои друзья посмотрели картину, и я спросил у них, заметили ли они отсутствие ненормативной лексики. Они сказали, что в общем и целом нет. И это меня порадовало, потому что нам удалось как-то нивелировать эту ситуацию. Так что зрители 5 февраля и далее, когда придут в кинотеатры, особенно не пострадает их ощущение от просмотра.
Козырев: Вернемся к вашему обоснованию, почему вы считаете, что недопустимо на законодательном уровне в принципе запрещать мат во всех художественных произведениях, которые выходят в массовый прокат. Я хотел бы выслушать ваши аргументы.
Звягинцев: Тогда у Александра Сергеевича Пушкина полное авторское собрание сочинений надо бы тоже запретить – это первое соображение, в качестве эпиграфа. А дальше по факту. Что такое кинотеатральный билет? Это общественный договор между двумя взрослыми лицами. Одно лицо считает, что на экране должна звучать русская речь ровно такой, какой она рождена из тела народа, в полном соответствии правде той жизни, в которой мы все обретаемся. И второй человек, который желает все это услышать, желает увидеть всю жизнь без прикрас, как она есть. Взрослый человек, ему уже 18+. Вот этот факт приобретения билета является общественным договором.
И когда в эти отношения вмешивается третья сторона – государство, министерство, замминистра, депутат – неважно, кто, входит в это пространство и говорит нам, двум взрослым людям: «Вот это, ребята, что вы тут позволяете себе?». Это вторжение в пространство свободного выражения и свободного восприятия. Короче говоря, это нарушение нормальных прав человека быть свободным. Не только нарушение конституционных прав, а всех прав, прав, дарованных мне природой. Я живу и дышу грудной клеткой и говорю те слова, которые мне мой народ подарил. Может быть, моя аргументация очень пафосная, но по-другому я это объяснить никак не могу.
Я поддерживаю целиком эту инициативу, хоть я не среди подписантов, но будем считать, что моя подпись под этим предложением, воззванием есть. И я надеюсь, что Министерство культуры проявит динамические свойства и примет это решение к действию, это предложение к рассмотрению как можно скорее, чтобы фильм «Левиафан» вышел в авторской редакции, нецензурированный, гарантированной Конституцией Российской Федерации свободой слова, свободой самовыражения автора и т.д.
Козырев: Последний вопрос задам вам. Бывало ли у вас, чтобы вы выходили из театрального зала или из кинотеатра с ощущением того, что неоправданна была ненормативная лексика.
Звягинцев: Бывало, но тут вопрос не в самоцензуре, а в чувстве меры. Я не раз уже слышал от людей, которые видели фильм «Левиафан», причем, людей с чувством эстетического, которые не согласились бы в каждом случае с употреблением ненорматива в публичном пространстве, что в фильме «Левиафан», я сейчас абсолютно не защищаю свою картину, я говорю о самоцензуре, о контроле и о мизансцене автора, когда он не злоупотребляет этим, а чувствует меру. В случае с фильмом «Левиафан», я опираюсь не только на собственную точку зрения, я отталкиваюсь от нескольких озвученных мне в разных ситуациях мнений людей, которых я уважаю. Недавно было опубликовано мнение относительно картины «Левиафан» митрополита. Давайте его послушаем. Это удивительно точные слова.
Козырев: Я очень обрадовался, когда это прочитал.
Звягинцев: Вот и все. А если послушать еще людей, которые в богословии продвинулись так далеко, что уже оторвались от того слоя невежества, которое нам, к сожалению, присуще, и они расскажут, что такое бранные слова и что такое поле брани, и какие могут быть слова, откуда вообще этимология слова «бранные слова». Есть ситуации, в которых другие слова просто невозможны, они фальшивы. Критерий один – чувство правды. Давайте будем правдивыми, давайте в нашу жизнь внесем правду во всех ее проявлениях.
Фото: РИА Новости