Гостем новой программы СИНДЕЕВА стал журналист Антон Красовский. Он поговорил с Натальей Синдеевой о проблемах «Дождя», о закрытии «Контр-ТВ», о LifeNews и российском телевидении.
Синдеева: Человек, наверное, характеризуется людьми и тем, кто рядом, и тем, что я чувствую по отношению к человеку. Когда я прихожу на твой день рождения или на твои дни рождения и вижу людей, которые находятся рядом, и то, как они к тебе относятся, и что говорят, и так далее, и то, что я сама чувствую…
Красовский: Ты имеешь в виду Геббельса, Геринг и Бормана?
Синдеева: Не ерничай. Я сейчас очень искренне объясняюсь тебе в симпатии, не буду говорить, что в любви, но в симпатии, несмотря на то, что вся твоя эта говнистость, извините, зрители, за резкость, твоя ненависть иногда. Я считаю, что это твой панцирь, твоя маска. Может быть, когда-то ты решил, что ее надо тебе на себя надеть. Сколько раз мы пытались что-то делать совместно, все это заканчивалось руганью, скандалами и достаточно резко иногда. У меня очень глубокая симпатия к тебе, и я хочу сегодня про это.
Красовский: Про то, какой я хороший.
Синдеева: Про то, какой ты хороший.
Красовский: Я не хороший.
Синдеева: Расскажите тогда, почему ты нехороший.
Красовский: Я нехороший, потому быть хорошим довольно глупо или быть плохим довольно глупо, потому что, в том числе, выражать свои чувства – любовь, ненависть, какие-то свои ощущения, презрение – люди тоже не умеют. В этом, кстати, проблема телевизионного народа, людей в телевизионном эфире и, в частности, на вашем канале. Люди не умеют выражать свои чувства и эмоции в эфире, потому что это отдельная профессия.
Синдеева: Мне кажется, как раз из всего того, что есть сейчас на телевидении, уж на «Дожде» люди точно выражают свои эмоции. Умеет – не умеет? Я не знаю, что такое уметь выражать эмоции. Но то, что у нас точно у всех есть эмоции, и они вылезают из кадра, они точно вылезают.
Красовский: Русскому зрителю это будет непонятно, а телезрителю телевизионного канала «Дождь» тем более. Но есть несколько мировых примеров, эмоционально-профессионально-телевизионных примеров, которые являются такими, как сказал бы критик Глеб Морев, эмблематическими.
Например, Опра. Для зрительниц телеканала «Дождь», а это, как мы знаем, 65+, будет понятно, если я скажу, что это тетя Валя Леонтьева. Вот тетя Валя Леонтьева стала тетей Валей Леонтьевой, а не Азой Лихитченко, при всем моем уважение к Лихитченко, именно потому, что она впервые на отечественном телевидении, вообще, может быть, на восточно-европейском телевидении, съездив в Америку и посмотрев, как выглядят американские ток-шоу, которых тогда было завались, сделала такую душевную программу. И в эфире стало возможно плакать, в эфире стало возможно по-настоящему смеяться, в эфире стало возможно жалеть, ругать и все это делать одновременно, делая не потому, что ты горишь какой-то идеей.
«Я очень эмоционально против Путички, я этого Путичку с 1999 года приметил и вот веду его 15 лет, за каждым днем его слежу. Ненависть меня переполняет». Это мы видим ежедневно на некоторых примерах, вверенном вами же телевизионном канале. Я в этом абсолютно убежден, и убежден, что в этом ваша нынешняя проблема. То, о чем ты говоришь, это переполненность чувством, а то, о чем я говорю, это профессиональное использование чувственных, ритмических конструкций.
Синдеева: Тогда, может быть, кино получается.
Красовский: Может быть. Телевидение – это немножко игра.
Синдеева: Да, это какая-то игра.
Красовский: Если бы Рики Мартин не приходил в эфир Опры и не был готов делать там каминг-аут по сценарию: здесь мы плачем, здесь мы…
Синдеева: Как это? Расскажи.
Красовский: Именно так всегда происходит.
Синдеева: На третьей минуте – плач?
Красовский: Как ты думаешь, как происходит телетрансляция Оскара? На третьей минуте вас будут…
Синдеева: Оскар понимаю.
Красовский: Там ровно так: «Здесь я задаю Рики Мартину такой вопрос. Как вы будете на него реагировать?». Я давал интервью CNN один раз в своей жизни.
Синдеева: Да. И как это было?
Красовский: Продюсер мне вскрыл мозг. Я лежал на пляже под Лиссабоном, потом я ехал 100 или 120 миль от этого Лиссабона, потом я ехал из этой деревни обратно в студию Национального португальского телевидения. Все это время продюсер этого CNN, сначала один, потом старший продюсер, потом продюсер Андерсон Купер, они все время разговаривали: «Что? Как? В какой последовательности? Что вы будете говорить? Какие вопросы мы здесь будем задавать? С вами в студии будет вот этот человек, он будет утверждать вот это. Что будете говорить вы? А вы не считаете, что надо говорить вот так? Отлично, сейчас вам перезвонит мой коллега Джек, ему тоже очень интересно».
Синдеева: А они тебя пытались переубедить?
Красовский: Нет, никогда. Они выстраивают собственную конструкцию. Это огромная, фантастическая и дико дорогостоящая завиральная конструкция, которой в российском телевидении, конечно, нет, потому что ведущий, условно говоря, приходит на телевизионную программу, ему приносят сценарий, который ему прописывают 28 лохушек за 40 тысяч рублей, и говорят: «Вот, сейчас в гостях будет вот эта», ведущий пишет свою подводку. Хорошо, если он, как Андрей Малахов, действительно интересуется процессом.
Синдеева: Мне очень это интересно, потому что я бы хотела посмотреть, один раз это испытать на себе.
Красовский: Ну вот твоя коллега Вера Кричевская ездила, у нее был тур по американским…
Синдеева: Да, я надеюсь, что…
Красовский: Может быть, у вас сейчас появится много свободного времени.
Синдеева: У нас появится время, надеюсь, даже совместное. Во всяком случае, у меня есть такая мысль – пригласить Веру на перезапуск новой студии. Первый раз об этом, кстати, сказала, фактически ты вытащил из меня.
Красовский: Вера, возвращайся и делай вместе с Наташей хороший телеканал «Дождь».
Синдеева: Мы хотим, мы об это думали и сейчас делаем шаги навстречу друг к другу. Антоха, ты совершенно разный в ипостасях, в которых мы тебя наблюдаем. Я пыталась сейчас себе сказать, кто ты больше, ты больше журналист, ты человек, который так быстро реагирующий на что-то. Ты же работал в глянце, работал на телеке, работал у Прохорова в совершенно новой для себя роли, сейчас нигде не работаешь. Если бы так: вот я - золотая рыбка, и у тебя есть одно желание, связанное именно с профессией, с работой, чем заниматься, ты бы что мне сказал?
Красовский: Телевидение.
Синдеева: А ты ведущий, ты продюсер, ты генпродюсер?
Красовский: Это самый сложный вопрос, на который я не могу себе ответить, потому что есть профессия, в которой я действительно умею делать довольно много. Посади меня за Avid или Final Cut – я смонтирую вашу телевизионную передачу один, без всяких людей.
Синдеева: Давай смонтируешь нашу программу. Можешь смонтировать? Ну пожалуйста.
Красовский: Ну лень.
Синдеева: Ты меня научишь.
Красовский: Это долго. У вас есть специально обученные люди, которые за это получают деньги. Я за это деньги не получаю. Я считаю, что не надо работать за идею, надо работать за деньги.
Мне трудно ответить на этот вопрос, потому что здесь я умею делать все. Но я действительно очень тщеславный человек, мне нравится, когда меня узнают в самолетах пенсионерки, опять же 65+, и говорят: «Спасибо вам», а с другой стороны, мне нравится руководить процессом, и делаю это довольно неплохо.
Синдеева: «Контр-ТВ» создавался как телеканал контр телеканала «Дождь».
Красовский: Нет, неправда. Я расскажу.
Синдеева: Расскажи, а то мне рассказывали про документы, где было написано.
Красовский: Документы… Какая разница? Это же не я писал.
Синдеева: А че ты сразу закрылся?
Красовский: Это такая психологическая тема – что закрылся, что открылся. Ты сама закрылась, мне просто так удобнее сидеть, потому что я длинный и мне надо поддерживать себя какими-то конструктивными деталями. Я ногу так кладу, руки, потому что я длинный. В принципе, могу и открыть.
«Контр-ТВ» создавался как некий аферистический продукт, когда мы с Сергеем Минаевым и тогдашним нашем партнером по запуску Артаком Гаспаряном сидели у наших друзей Сергея Михайлова в клубе «Река» на веранде в августе 2012 года и говорили: «Давайте сделаем такой канальчик, в котором будут новости и так далее». Я говорил: «Ребята, я вас знаю, вы жулики и вы за Путичку, а я тоже за Путичку, но считаю при этом, что Путичка - это неактуально, а я хочу быть актуальным».
Мне говорили: «Нет, это не за Путичку, и вообще это не Путичка, это не путинские деньги, и вообще это не админка. Поверь мне, мы хотим делать камеди централ, и вообще все это будет про смешное. Поэтому надо сделать смешные новости». Мне нечем было заняться, у меня было очень сложное лето – на мне была подписка о невыезде, уголовное дело…
Синдеева: Это уже было после Прохорова.
Красовский: Это было ровно после Прохорова. Тогда я такой мальчик, которому по одному телефону ему Алла Борисовна Пугачева звонит, по другому – олигарх, «шофер, подайте к шестому подъезду, и я поеду в отдельном лифте», вдруг ты понимаешь, что ничего у тебя нет, а на тебя заведено левое уголовное дело за какие-то совместные посиделки с Ксенией Собчак. У тебя нет работы, те деньги, которые ты заработал, в отличие от того, как считает уехавший в Эстонию Артемий Кивович Троицкий, не то что не купишь квартиру в Маре, не купишь даже квартиру в Химках. И тебе непонятно, что делать, а еще были личные проблемы, связанные со здоровьем в этот год. Мне нужно было что-то делать, мне нужно вообще что-то делать, потому что я не могу сидеть дома.
И это был телевизионный проект, в котором обмануть меня несложно, я сам обманываться рад. Через два месяца была специальная ритуальная встреча, когда Минаев вернулся из администрации президента, позвал меня и сказал: «Вот такое дело, все-таки бабки будем брать в админке. Поэтому тебе на выбор – мы можем запуститься, ты тихо уйдешь. Мы тебе дадим деньги, сколько тебе надо. Либо ты вписываешься в этот проект». Я сказал: «В принципе, я вписываюсь».
Синдеева: Почему ты так сказал?
Красовский: Во-первых, я уже вписался в этот проект, я в него уже втянулся, и для меня это был проект профессиональный. Во-вторых, я еще раз повторяю: ни Владимир Путин, ни администрация президента, люди, с которыми я общался, не вызывало у меня такого раздражения, как вызывали у меня люди в противоположном лагере. И до сих пор это так. Я могу честно сказать, что я к условному Павлу Зеньковичу отношусь в 150 миллиардов раз лучше, чем к условному Алексею Навальному.
Синдеева: В любом случае, если это деньги Кремля и админки, то это значит, что есть определенные задачи.
Красовский: Конечно, есть. Наташа, ты, как любой нормальный эгоцентрик, считаешь, что задача против тебя. Это не так.
Синдеева: То, что мы сейчас видим на федеральных каналах, это задача, это идет из админки.
Красовский: Но это не против «Дождя».
Синдеева: Нет, не против.
Красовский: «Контр-ТВ» не существовал как канала против «Дождя». «Контр-ТВ» – это был канал, который существовал против вот той части молодого, яркого, активного, желающего что-то изменить в этой стране, которое ассоциировалось с Болотной площадью. «Контр-ТВ» – это был канал против этого, а не против вот этого всего хорошего, за свое все хорошее.
Синдеева: На Болотную ты ходил, мы там встречались.
Красовский: Один раз.
Синдеева: Неважно. Ты там был, ты искренне сопереживал всему тому, что мы видели, и так далее.
Красовский: Да. А потом я посмотрел, что из этого получилось.
Синдеева: А почему с «Контр-ТВ» ничего не получилось? Про твой ход сейчас забыли.
Красовский: Это уже не очень корректный вопрос, потому что я уже ушел, и это был мой личный уход. Почему с «Контр-ТВ» ничего не получилось, это уже не мое дело.
Синдеева: Твое мнение – почему?
Красовский: Потому что было огромное количество конкурентов.
Синдеева: Закончились деньги?
Красовский: Деньги закончились, потому что был конкурент на этот самый бюджет.
Синдеева: Какой? LifeNews?
Красовский: Очевидно, да.
Синдеева: Я этого не знаю, но мое мнение, что бюджет «Контр-ТВ» просто передали LifeNews
Красовский: Видимо, да.
Синдеева: Тогда у меня такой вопрос. Если тебе сейчас позвонят с LifeNews и сделают предложение прийти работать генеральным продюсером канала?
Красовский: Если бы Арам Ашотович Габрелянов, к которому я очень хорошо отношусь, несмотря на то, что между нами было, если бы Арам Ашотович хотел бы это сделать, он давно бы уже это сделал.
Синдеева: Я сейчас не про Арама Ашотовича, я про тебя. Если бы тебе поступило это предложение…
Красовский: Стать генеральным продюсером канала LifeNews?
Синдеева: Да.
Красовский: Нет.
Синдеева: Почему?
Красовский: Потому что задачи, которые стоят сейчас перед государственным телевидением, а LifeNews, безусловно, государственный канал, это не те задачи, которые я могу выполнять. Когда «Контр-ТВ» запускался, был прочувственный, театральный мой монолог по поводу того, что мы такие тоже из админки, но я не буду врать и лизать кому-то жопу. Это так и было, я лично не врал, я лично не лизал жопу.
Синдеева: Ты сломался уже в какой-то момент…
Красовский: Конечно. Так я ровно тебе об этом говорю.
Синдеева: … когда тебе пришлось лицемерить в эфире.
Красовский: Поверь мне, я бы и на другом эфире лицемерил, в вашем эфире мне пришлось бы лицемерить точно так же. Другое дело – видимо, это не привело бы к каким-то таким последствиям. Хотя я еще раз повторяю: мой уход оттуда был добровольным, не то что меня уволили. Меня, конечно, уволили, меня убрали из эфира, но мне потом предложили схему, которая позволяла там оставаться.
Синдеева: Почему ты у нас в эфире тоже лицемерил?
Красовский: Потому что в вашем эфире не было ни одного, а могло бы быть.
Синдеева: Каминг-аута?
Красовский: Конечно.
Синдеева: Могло бы быть. Но у нас этот вопрос даже не стоял, потому что у нас настолько открытые…
Красовский: Наташа, он для каждого из людей, которые могли это сделать, лично вопрос стоял, я это знаю, я с этими людьми это проговаривал. Я знаю, что этот вопрос стоял. Человек это хотел сделать, но не сделал, подумав. Второй человек подумал об этом еще когда-то на большом федеральном канале.
Синдеева: Если бы меня спросили, я бы всем сказала: «Делайте».
Красовский: Я бы тоже всем сказал: «Делайте». Проблема в том, что странно, что ты этого не делала. Странно, что ты им не сказала: «Ребята, вы геи, давайте…». Мы все знаем, кто на канале «Дождь» геи, один давал даже большое интервью журналу «Афиша».
Синдеева: Мне, конечно, это в голову не приходило, потому что для нас это нормальная и естественная ситуация, и эта тема вообще для нас не тема именно потому, что у нас есть…
Красовский: Наташа, это такое лицемерие и жопокрутство.
Синдеева: Стоп, не надо меня убеждать в том, что я знаю про себя. Никакого лицемерия в этом не было. Когда журнал «Афиша» сделал этот большой проект, я, конечно, если честно, покусала локотки и сказала: «Господи, что же нам это в голову не пришло?», как проект, потому что для нас это было очевидно и очень правильно. И мы это обсудили потом. Ну что, бежать после «Афиши» и говорить: «Давайте теперь это мы сделаем?»?
Красовский: Но, нет, конечно. А в этом заключается смысл какой-то борьбы, потому что ты каждый день…
Синдеева: У тебя тоже была в тот момент эмоция, ты же не побежал дальше.
Красовский: Как это я не побежал дальше? Я рассказываю, как это было. Сначала я это сделал в эфире, реально об этом начали говорить после того, как я после этого дал интервью Ксении Соколовой на «Снобе» через месяц после этого. Потом были все эти гей-прайды в Нью-Йорке, по 8 интервью в день для всех телеканалов мира и так далее. И все это на протяжении года.
Синдеева: Я к тому, что не ты побежал, это за тобой побежали.
Красовский: Нет, это не за мной побежали. Куда-то я сам побежал, куда-то за мной побежали, потому что процесс поступательный, он идет всегда друг напротив друга. Ты, как моя подруга Ольга Романова, которая сейчас идет в Московскую Городскую Думу, которой я немножко помогаю, которая говорит: «Нет, ну че я буду каждый день про себя писать?». Потому что ты идешь в Гордуму, люди должны знать о том, что ты идешь в Гордуму, ты должна писать о себе 10 раз в день, друзья должны писать 10 раз в день, ты должна звонить, просить, умолять, чтобы за тебя проголосовали. Вот ровно такая же история – «Чего мы будем делать «Афишу»?». Это вообще разные зрители. Ваши зрительницы – женщины 55+, читательницы «Афиши» - женщины 15-. Это разные аудитории.
Синдеева: Ты именно после этого каминг-аута фактически стал гей-иконой.
Красовский: Это тоже неправда.
Синдеева: Как-то условно, но стал. Твои интервью, внимание к этому. Ты же точно не хотел этого?
Красовский: Нет, не хотел.
Синдеева: А ты когда-нибудь об этом пожалел?
Красовский: Все время, каждый день.
Синдеева: Почему? Это вопрос, насколько ты чувствуешь, что действительно в стране, в России что-то поменялось, и насколько ты чувствуешь отношение…
Красовский: Во-первых, в России ничего не поменялось. Просто эта тема ушла, она ушла из эфира. В прошлом году она была в эфире, сейчас другая тема в эфире – нашли новых врагов, настоящие враги, у них есть самолеты.
Синдеева: Ты на себе испытываешь хоть раз когда-то, я имею в виду не в московской тусовке…
Красовский: Гомофобию? Когда показываешь личные сообщения в Фейсбуке людям в Америке, они не понимают, почему ты не идешь в суд, почему ты не бежишь, почему ты не эмигрируешь. Мне же, понятно, 28 раз предлагали уехать. Конечно, я испытываю это на себе, я испытываю на себе, когда ты приезжаешь, а мама говорит: «Я продаю дом, потому что я чувствую, что мои соседи…»
Синдеева: Это есть, правда?
Красовский: Ну конечно. Конечно, да. Я чувствую каждый день. Я это чувствую в своем подъезде – со мной люди не здороваются, а это в центре Москвы происходит, это не Жулебино. Это происходит вот здесь, на улице Знаменке, напротив Кремля.
Синдеева: Я сейчас, конечно, в ужасе думаю, в том числе, про молодежь, своих детей, стараюсь дома очень откровенно разговаривать со своим сыном на эту тему для того, чтобы у него возникало ощущения даже, что эта тема может быть неправильной или запретной.
Красовский: А если твой сын Лука придет и скажет: «Я - гей», ты как на это отреагируешь?
Синдеева: Это его уже право. Как нам попытаться эту ситуацию изменить? Ты вот что-то в этом смысле делаешь, твой каминг-аут – это, наверное, то, что поможет какому-то количеству подростков.
Красовский: Я считаю, что единственно правильный путь не только в России, а вообще в любой стране, это путь Сергея Александровича Капкова. Не в том смысле, что Сергей Александрович – гей. А в том смысле, что человек в абсолютно невозможной ситуации и в дико странных и стремных обстоятельствах организует вокруг себя очень приятное пространство.
Могли ли мы вообразить 5 лет назад, что мы будем жить в городе с такими общественными пространствами? Конечно, нет. И это все было следствием деятельности одного-единственного человека, который решил, что будет вот так, а не так, как было, для которого эта задача и это ощущение реальности и красоты вокруг себя было важным, и он понимал, что он сейчас может решить это. На самом деле то, что делаете вы с Сашей, это тоже пространство, которое меняется вокруг себя. То есть не надо бороться с кровавым режимом, а надо менять пространство вокруг себя.
Синдеева: Да не борется никто с кровавым режимом.
Красовский: Боритесь, Наташа. Ты не борешься, а кто-то у тебя сидит и борется.
Синдеева: Антоха, тоже нас понять можно.
Красовский: Можно. Так я же не осуждаю.
Синдеева: Я имею в виду, откуда это берется, от того, что мы последний год находимся в состоянии, я иногда чувствую, правда, я как в окопе. Мне уже муж говорит, Саша говорит: «Наташа, ты как будто все время в борьбе», я говорю: «Я рада бы про бизнес, про работу, но у меня не получается, потому что то тут взорвется, то тут. То нам закон примут, рекламу отменяют, то нас закрывают, то выключают».
И, конечно, в какой-то момент, это же естественная реакция, поэтому у ребят, наверное, такая же. Когда ты им сокращаешь зарплату, когда ты им говоришь, что мы должны отсюда переехать, но не знаем пока куда, а нам надо не останавливать вещание, и нас работает в три раза меньше, чем работало, а при этом надо делать тот же объем работы, понятно, откуда берутся эти эмоции. Но то, что менять надо вокруг себя, я с этим согласна, и мне это очень нравится.
Красовский: Я еще хочу сказать, что надо менять вокруг себя и надо уметь договариваться. Проблема русских людей вообще целиком, гей-активистов, любых других активистов, нашей оппозиции, властей, соседей – в том, что мы не умеем и не хотим друг с другом договариваться ни о чем. У тебя та же самая проблема. Что бы я сделал на твоем месте, хочешь скажу?
Синдеева: Давай.
Красовский: Вот не отправлял бы Антона Желнова 15 раз задавать Путину один и тот же вопрос.
Синдеева: Два раза.
Красовский: А после первого вопроса позвонил бы, нашел бы закрытую линию, позвонил бы Володину, сказал бы: «Вячеслав Викторович, давайте встретимся, поговорим по-человечески, по-людски. Давайте поужинаем». Вацлав сказал бы: «Наташа, ну конечно же, да. Давайте через два дня там-то». И твоя проблема была бы решена, потому что это вопрос прямой коммуникации, вопрос договоренности, вопрос желания договориться.
Синдеева: Может, ты и прав.
Красовский: Ты же пыталась договориться, только не сама, а через кого-то.
Синдеева: Я не пыталась договориться, я пыталась рассказать, что все, что с нами происходит, все несправедливо и неправда.
Красовский: Несправедливо, жизнь такая.
Синдеева: Смотри, тебя вдруг почему-то и, в общем-то, совсем несправедливо начинают уничтожать. Понимаешь? И в тот момент, когда тебя уничтожают, ты должен снять трубку и позвонить тому, кто тебя уничтожает, и сказать: «Ну хватит уже»?
Красовский: Это единственный путь спасения, это единственный возможный путь, в котором можно жить. В этом и проблема, люди вообще родились как вид для того, чтобы друг друга уничтожать. Удивляться тому, что кто-то пытается тебя уничтожить, а потом еще съесть, а из твоего черепа сделать чашу, это странно в вашем с нами возрасте. Мы родились для того, чтобы уничтожать. И наша задача и задача цивилизованных людей, думающих правильно, не удивляясь этому, приходить с открытыми объятиями. Конечно, надо позвонить Володину и сказать: «Вячеслав Викторович, я хочу с вами встретиться». Я бы сделал ровно так же.
Синдеева: Я так не чувствую, ты знаешь.
Красовский: Ты так не чувствуешь, поэтому вы переезжаете в «Эксперт ТВ», а остались бы здесь. Или куда вы там переезжаете? Ведь на самом деле первый ответ В.В. по поводу молодого хорошего коллектива это и был такой ответ, что типа: «А че вы до сих пор не договорились?», а ты это восприняла, как он тебе все разрешил. Он ничего тебе не разрешил. Это был просто посыл этим людям: «Почему вы не договорились друг с другом?».
Синдеева: Это же к тем людям. Я же ничего плохого не делаю.
Красовский: Они тоже ничего плохого не делают.
Синдеева: Ну как же не делают? Делают. Они забирают у меня мою мечту, мой бизнес, мои деньги, мою работу. Они все это делают.
Красовский: Ты тоже забираешь у них их мечту, их деньги и их работу, ты пытаешься это забрать.
Синдеева: Нет, я не делаю, я просто выполняю свою работу.
Красовский: И они просто выполняют свою работу. Просто у вас разное понятие о работе. Ты можешь считать, что у тебя правильное представление о работе, а у них неправильное. Они считают, что у них правильное. Но я еще раз говорю: проблема всех русских в том, что русские отказываются друг с другом договариваться. Нам проще поджечь дверь соседу, чем пойти к нему с яблочным пирогом, хотя, конечно, нам очень хочется поджечь эту дверь.
Синдеева: Мне кажется, тут все-таки идет какая-то подмена, потому что договариваться с человеком, с которым у тебя конфликт, первым протянуть руку, первым сделать шаг, я за такую позицию. Но договариваться с человеком или первым протягивать руку человеку, который тебя уничтожает, это немножко другое.
Красовский: Да, это немножко другое, это другое чувство самосохранения.
Синдеева: Ты говоришь «договариваться». Мы с тобой три или четыре раза пытались что-то вместе сделать.
Красовский: 18.
Синдеева: Хорошо, 18. Взаимная симпатия есть? Есть. Желание есть? Есть. Уже доходили до деталей, и все равно это заканчивалось ничем.
Красовский: Я не знаю, почему это заканчивалось ничем.
Синдеева: Это взаимно заканчивалось.
Красовский: Нет.
Синдеева: Ты один раз послал перед всеми сотрудниками куда-то подальше.
Красовский: Я послал, потому что это была не та программа, о которой хотел договариваться.
Синдеева: И хлопнул дверью.
Красовский: Вы мне просто предложили бессмысленную программу с Машей Гессен, которую я не хотел вести, потому что я не хочу с Машей Гессен никак ассоциироваться.
Синдеева: Но ты же не вернулся, не сказал: «Слушай, я не хочу».
Красовский: На следующем цикле мы с тобой… Ну какие-то уже личные вопросы обсуждаем.
Синдеева: Ну и что.
Красовский: Ты задаешь вопрос очень простой: «А почему я должна договориться с Володиным?». Я тебе объясню, почему ты должна договориться с Володиным. Не потому что ты хорошая, а он плохой, не потому что он хороший, а ты плохая, не потому что он тебя топчет, а ты его нет, или наоборот, а потому что вы живете под одной крышей. Ты зависишь от него, а он на самом деле зависит от тебя. Вы рядом и никуда друг от друга никуда не денетесь, поэтому надо договориться.
Синдеева: Хорошо, давай по-другому. Мне, правда, не очень сложно, я могу, даже сейчас закончится эфир, взять и позвонить в приемную Володина и попросить о встрече. Допустим, у нас происходит эта встреча, все здорово. И мне Володин говорит: «Окей, все понял. Работайте. Но давай так – вы про это больше никогда». И что мне в этой ситуации делать? Я что, должна к журналистам вернуться и сказать, когда я ничего такого никогда не говорила?
Красовский: Неправда.
Синдеева: Что значит неправда?
Красовский: Я знаю прекрасно, когда были действительно проблемы после этого вопроса с Ленинградской блокадой, было огромное количество внутренних ограничений, вы искали эти внутренние камешки. Я не могу себе представить, чтобы тебе сказали: «Давай про это». Ну про что про это?
Синдеева: Про личное имущество, дачи и так далее.
Красовский: Ты и правда считаешь…
Синдеева: Допустим.
Красовский: Ты представь себе человека этого уровня, который скажет: «Наташа, делай все, что хочешь, только про мою дачу».
Синдеева: «Перестаньте показывать Украину».
Красовский: Как перестать показывать, если…
Синдеева: Вот так просто «перестаньте».
Красовский: Невозможно.
Синдеева: Ты – генеральный продюсер телеканала «Дождь», я тебя позвала на работу.
Красовский: Вся жизнь менеджера заключается в том, чтобы договариваться…
Синдеева: Не идеализируй сейчас.
Красовский: Я не идеализирую. Нет, мы будем показывать Украину, но давайте решим, как мы показываем Украину.
Синдеева: Показывать так, как показывают все федеральные каналы.
Красовский: Нет, это абсолютно невозможно, потому что для РБК уже договорились вот так показывать Украину, для «РЕНа» показывают Украину вот так. Все показывают Украину, в общем, по-разному.
Синдеева: А кто показывает так, как она есть там?
Красовский: Никто не показывает то, как она есть, и вы не показываете то, как она есть. Никто не показывает то, как она есть, потому что то, как она есть, это одна камера у тебя на федералах стоит, одна камера – со Стрелковым, одна камера у тебя с Бородаем, та вторая камера, как говорит Дима Киселев, с карателями.
Синдеева: Антон, у нас не хватает такого количества камер, но мы как раз максимально все, что от нас зависит, стараемся показать.
Красовский: Так и РБК так же делает. Не будет такого вопроса, поверь мне. Ты сама себе задаешь огромное количество вопросов, которых на самом деле не случится. Ты задаешь вопросы буквально следующего характера – а если я сейчас в гололедицу выйду на улицу и сломаю ногу. Ну сиди дома.
Синдеева: Ты не ответил мне на вопрос. Если бы ты сам поговорил с Володиным, и ты был генпродюсером телеканала «Дождь», то приведи аргументы…
Красовский: Во-первых, он бы не стал со мной никогда разговаривать, потому что я ему неинтересен. А, во-вторых …
Синдеева: Почему же?
Красовский: Потому что ты для него – фигура, а я для него – говно. И это справедливо. Я еще раз тебе говорю: у меня нет такого – что бы ты сделал, если бы ты сломал ногу. Я бы вызвал скорую помощь. Что бы я сделал, если бы мне запретили показывать Украину? Я бы придумал, как эту Украину показывать так, чтобы мне было не стыдно эту Украину показывать. Если бы мне сказали: «Не показывай мою дачу», я бы сказал: «Хорошо, не буду показывать твою дачу». Честно. Если бы вопрос между сохранением телевизионного канала в эфире стоял таким образом – сохранять телевизионный канал и сраная дача Володина, я бы не показывал дачу Володина, Неверова… Чьи там еще дачи? Этого б***, мы знаем, чьи.
Синдеева: А дальше еще что-то.
Красовский: А дальше ты уже в эфире и дальше это следующий торг, Наташа. Твоя вся жизнь – это торг, ты торгуешься, ты договариваешься. У тебя каждый день возникают вопросы. В этом и смысл.
Синдеева: Я, значит, вообще ничего не умею, торговаться не умею.
Красовский: Наташа, тебе проще, ты задаешь себе 15 вопросов, почему я не буду звонить Володину, тебе проще попросить Желнова задать еще один вопрос, который ничего, кроме раздражения и дополнительных проблем уже не вызывает. Вот и все. А вызывает прям адское раздражение – ну почему вы до сих пор не сделали. Он же не понимает, что это такое. Это так смешно выглядело.
Однажды один телевизионный начальник, рассказывали мне, может быть, это неправда, но картинка очень красивая. На совещании по Беслану, там дети гибнут в заложниках, все дела, Совет безопасности, телевизионные начальники. Путин встает и говорит: «Есть еще какие-то вопросы?», телевизионный начальник: «У меня есть вопрос. Тут Игорь Яковлевич Крутой меня убить обещает», на что В.В ему говорит: «Слушайте, тут страну убить обещают». Вот этот вопрос про телеканал «Дождь» на фоне Украины и всего мира выглядел так нелепо.
Синдеева: У меня тут в программе был Николай Усков, и мы, в отличие от нашего с тобой разговора, который очень эмоциональный и совершенно не по бумажке, с Колей было все очень спокойно. Он такой позитивный, я потом ему уже: «Коля!»…
Красовский: А потом напивается и ночью пишет в комментариях «Вы мрази! Твари! Горите в аду! Когда же ты сдохнешь? Почему вас не банят при рождении? Таких, как вы, надо уничтожать». Реально.
Синдеева: Я этого не вижу. И я говорю: «Коля! Ты можешь дать эмоцию?». Он говорит: «Я в феврале понял, что больше не могу, иначе я просто умру. Если я буду так эмоционировать, я просто умру. Я стал спокойный, принимаю иногда препараты».
Красовский: Я, конечно, не умру от этого. Просто быть все время на взводе очень утомительно. Я бы и рад, но очень утомительно. Еще раз говорю: все-таки нужно употреблять какой-то допинг, или допинг должен вырабатываться внутренней железой, как у Дмитрия Ольшанского это происходит. А у меня не вырабатывается. Я человек немолодой, больной…
Синдеева: Сейчас не надо это кокетство.
Красовский: Хочу поспать.
Синдеева: А что с работой сейчас? Есть?
Красовский: Есть какие-то разговоры, есть какой-то проект, который мы начали делать.
Синдеева: Какой? Можешь сказать?
Красовский: Не могу сказать.
Синдеева: Телевизионный?
Красовский: Телевизионный, но я не могу сказать, потому что я не являюсь его продюсером, я являюсь исключительно говорящей головой, вместе с коллегой.
Синдеева: А черная метка на тебе, что тебя нельзя брать?
Красовский: А черт его знает. Я же не знаю, я не обсуждал.
Синдеева: А ты почему не снял трубку и не спросил: «Ребята, че меня никуда не берут?»
Красовский: Потому что это разные вещи абсолютно.
Синдеева: Почему?
Красовский: Потому что от этого зависела исключительно моя судьба, а от твоего звонка зависит судьба 200 людей. Если бы от моего звонка зависела судьба 200 людей, более того, если бы я был такой социально значимой общественной фигурой, как ты, а ты, безусловно, общественно значимая фигура, ты владелец, ты создала телевизионный канал, удивительный телевизионный канал. Если бы у тебя была такая старческая хватка, как у Лесневской, например, то, конечно, это был бы уже канал в федеральной сетке. Но ты тоже размазня в некотором смысле, поэтому от этого проблемы все «Дождя» на самом деле.
Синдеева: Размазня в чем?
Красовский: Ну вот это – «Что если я сломаю ногу, когда выйду? А как я посмотрю в глаза Тише Дзядко? А если я скажу: «Тиш, не говори, пожалуйста, про дачу»?». Очень просто скажешь: «Про дачу Володина мы больше не говорим!». Во