ЛОБКОВ. «Кто-то наверху в России хочет втащить страну в цивилизованный мир»

Нас настигла страшная беда. Пока Россия думает великую украинскую думу, коварная рука Запада проникла в нашу святая святых и покусилась на саму землю русскую. На днях Минсельхоз, агенты иностранных империалистов, опубликовало стандарты, по которым уже в этом году на полях страны начнут сеять трижды проклятое ГМО, то есть генно-модифицированные организмы.

ГМО хуже чем картошка при Петре, чем свиная чума и птичий грипп. Наберите просто в поисковой строчке эти три буквы, которые чуть ли не хуже тех трех букв. ГМО – скрытое оружие против России, ГМО – геноцид русского народа. Попадая в наш уникальный генетический код, импортные гены испортят нам остатки иммунитета, по городам и весям будут бродить мутанты, а страна попадет в зависимость от поставщиков семян – мировых титанов Монсанто и Байер.

Не обошлось без ЦРУ: для собственной безопасности Монсанто наняла частную военную фирму Blackwater, состоящую из бывших агентов и прославившуюся резней в Багдаде. Под крышей мирных производителей семян и гербицидов таится мировой заговор: индийские крестьяне совершают самосожжения, не желая попадать под диктат золотого миллиарда, Россия с ее 30 центнерами зерновых с гектара против 150-ти – в Новой Зеландии – все равно будет отстаивать свои традиционные ценности.

Скоро весна, и все впереди, как в просвещенной Европе, активисты-экологи будут жечь опытные плантации сои и кукурузы, бросать камни в стеклянные теплицы, где ученые-садисты заботливо растят мировое зло. Аргументы вроде того, что каждый из нас унаследовал часть геномов от родителей и поэтому можем смело сказать друг другу: «Само ты ГМО», что от поедания баранины у нас не вырастают рога. ГМО можно смело причислить к современным городским мифам, вроде огромных тараканов  в метро или рептилоидов, засевших в Кремле.

Неужели нечего больше бояться? Врачей-взяточников, поддельных лекарств, заплечных дел мастеров в погонах? Я скажу честно: «Я тенденциозен». Потому что любая прогрессивная технология неизбежно пробивает себе дорогу, и даже самое крупное достижение прошлого года – открытие возможности генетической модификации клеток крови с тем, чтобы они научились распознавать раковые клетки – это ведь получается еще страшнее – ГМО становится сам человек.

Лобков: Вот я думаю, неужели больше нечего бояться: врачей – взяточников, поддельных лекарств, заплечных дел мастеров в погонах? Я скажу честно – я тенденциозен, потому что любая прогрессивная технология неизбежно пробивает себе дорогу, и даже самое крупное достижение прошлого года – это открытие возможности генной модификации клеток крови с тем, чтобы они научились распознавать рак. Это ведь получается, еще страшнее – ГМО становится сам человек.

Костя, а почему этот страх, почему… У России есть уже свои жупелы, есть православие, самодержавие, народность, есть какие-то моменты в истории войны, раньше в истории революции нельзя было трогать, тоже на вас пломбированные вагоны обрушивались, орды, я бы сказал, и отключали вас от всяких кабелей. Почему ГМО стало всемирным жупелом?

Северинов: Я думаю, что, к сожалению, все-таки причина в том, что образования маловато. В этом смысле, конечно, проигранная война, потому что ученые, политики, аграрии и те, кто были заинтересованы в введении этого, безусловно,  прогрессивного метода и продуктов, которые с ним ассоциированы, они не делали, скажем так, домашнюю работу и воспринимали, что, естественно, народ будет к этому относится положительно. А, потом, мы же все боимся. Смотрите, представляете, кто-то начинает в ваших генах…

Лобков: Появляется Apple, люди с удовольствием берут iPhone. Люди новые продукты потребляют с огромным удовольствием. Почему этот новый продукт вызывает такое чудовищное, на уровне селезенки какое-то отторжение?

Северинов: Опять же, с одной стороны, это необразованность, а с другой стороны, такая образованщина. Ведь про гены все знают, в мозгу это какая-то вещь негативная. Когда вы начинаете говорить про игры с генами, они всегда начинают сжиматься внутренне и думают, что это как-то отразится на них или, может быть, на их детях. Кстати говоря, может быть причина эволюционная. Ведь самое важное, что у нас есть, у вас, у меня – это те гены, которые мы можем передать потомству. И сама идея, что этот процесс начинает кем-то контролироваться, наверное, может восприниматься людьми неоднозначно.

Лобков: Я виню в этом леность ученых, прежде всего, потому что даже сегодня мы пытались до двух из них дозвониться, до людей, которые сделали достаточно много в этой области, это, прежде всего, изобретатели золотого риса. Ну не очень охотно они идут на контакт: «Давайте через неделю, через две», нет этой реакции. Позвонить, допустим, противнику генной модификации, тут же контакт моментальный, сразу на вас обрушивается огромное количество данных. Они приводят огромное количество экспериментальных данных, что вот действительно мука из кукурузы, которая устойчива к вредителям, к гербицидам определенным, и является продуктом генной модификации, она вызывает долгосрочные наследственные изменения, она как-то влияет на иммунитет. То есть они ведь ставят какие-то эксперименты. Насколько чисто они поставлены?

Северинов: Нет, эти эксперименты поставлены плохо. Есть некоторое количество областей, вы сами про это сказали, в которые городские сумасшедшие кучкуются. Например, теория относительности не дает людям спать спокойно, вакцинация и, в частности, генные модификации. В целом, есть очень четкая корреляция, что те люди, которые отрицают теорию относительности или говорят о вреде ГМО, они очень плохие ученые, они просто непрофессиональные ученые, которые не владеют основой основ, научным методом. Всему современному, научно-техническому прогрессу мы обязаны простому методу, научному методу, Френсис Бэкон – один из основателей. Он позволяет от природы добиться каких-то ответов на поставленные вам вопросы. Если вы делаете неправильно, то вы переходите в область фантастики, но это просто уже не наука.

Лобков: Но они же приводят количественные данные – вот столько-то мышей, столько-то абортов у этих мышей было в четвертом поколении.

Северинов: Нет, они не приводят данные. Данные не только должны быть приведены, но должны быть воспроизведены. Данные – это научный критерий правильности в данном случае. Эксперимент должен быть описан таким образом, что его можно повторить. Так вот, выясняется, что эти эксперименты не повторяются. Они или сделаны просто неграмотно или интерпретированы неправильно. В общем, ни один из этих экспериментов не выдерживает научной критики. Довольно забавно, что всякий раз, когда такая статья просачивается в научный журнал какой-нибудь, то те самые адепты или поклонники анти ГМО, которые обычно говорят про то, как наука все время против них официально, и хочет задавить их, родимых, тут же бросаются и кричат, что, наконец-то, наука признала нашу правоту. Но там нет правды.

Лобков: Пропагандистская война идет просто широким фронтом, потому что когда начинаешь смотреть на эти сайты, ощущение, что вся ненависть, которая есть по отношению ко всему миру, выливается на это. Когда первое ГМО-растение или ГМО-животное, которое можно употреблять в пищу, появилось? 

Северинов: Тогда нужно понять, что такое ГМО. Надо понимать, что все, что человечество на протяжении нескольких тысяч лет своего развития селекционировало и, в конечном счете, вывело те растения или животных, которые мы используем в пищу, они не естественны. Эти животные не эволюционировали. Если вы верите в Господа Бога, Господь Бог их не создал такими. Эти животные – продукт очень длительной селекции, которыми специальные люди занимались, и получились формы, которые нам нужны: молочные коровы или мясные коровы и так далее. Они такие, потому что они изменены на уровне генов. Вот здесь не нужно ошибаться, не нужно думать, что они такие по каким-то другим причинам. У них есть гены, которые делают большое вымя у одной и большую ляжку у другой.

Лобков: Имеется в виду, когда мы в пробирке, когда мы у зародыша или когда мы в яйцеклетку при помощи разнообразных генно-инженерных методов, то есть, используя молекулярные методы, разрезаем ДНК, вынимаем ген, несущий нужные нам признаки, и вставляем его в обход полового процесса. Может быть, здесь причина в том, что генно-инженеры нарушают некое сексуальное табу? То, что есть некая парадигма, согласно которой все живое размножается сексуально.

Северинов: Вообще говоря, не так.

Лобков: И что селекция происходит через сексуальный процесс у растений или у животных. Тут мы обходим сексуальный процесс и, таким образом, нарушаем такие заповеди, которые есть только в нескольких древних книжках.

Северинов: Это тоже было бы хорошо, но на самом деле это тоже не так. Потому что клубнику все размножают черенками, и никакого полового процесса там нет, это клоны. Вот те, кто едят клубнику, они едят клоны, который исходно был выведен где-то. Раз вы спросили, то первый опыт по созданию организма или почти целого организма не в связи с половым размножением, это был опыт Джона Гердона, который недавно получил Нобелевскую премию. Он получил лягушку из генетического материала кожи взрослой лягушки, вернее, он получил головастика. Это было в 1959 или в 1960 году.

Лобков: И Яманаки, который между этими процессами сумел сделать так, что любая клетка может быть омоложена искусственно для того, чтобы стать…

Северинов: Мы у вас же здесь на ДОЖДЕ это два года назад обсуждали.

Лобков: Да. И это был великий прорыв. А между этими стадиями можно немножко ДНК и подправить каким-то образом?

Северинов: Да, можно ввести ген. Помните, мечта Лысенко и Хрущева и всех остальных – взять кукурузу и посадить за полярным кругом? Ну не растет она, ей шепчут селекционеры, а она не растет. Почему? Потому что она холодочувствительна. Выясняется, что есть гены, которые могут сделать растение более холодоустойчивым. Есть целый ряд генно-модифицированных сельскохозяйственных продуктов культур, которые позволяют сдвинуть ареалы или зоны культивирования в сторону более северных, правильнее сказать – более низкотемпературных областей, что имеет огромное сельскохозяйственное значение.

Другой вариант – на протяжении 20, 30 и 40-х годов культурные растения поливали, прям из самолетов поливали токсином, специальным токсином, который производит бактерии, бактерии очень родственные той бактерии, которые вызывают сибирскую язву. Вот бросали токсины или бактерии, чтобы насекомые их не ели. А сейчас решили, что можно сделать иначе, можно взять ген этого токсина, опять же, чтобы все понимали, этот ген действует только на насекомых, и ввести этот ген, например, в картошку, и будет ваша картошка устойчива к колорадскому жуку, и будет вам хорошо. От этого люди, которые едят эту картошку, не станут ни картошкой, ни колорадским жуком.

Лобков: Есть еще опасность такая, она более завуалирована, вот ее как раз не скрывают настоящие ученые, что у любого растения, особенно у родственников капусты, капуст очень много всяких: горчица-капуста, рапсом сейчас пол-Европы засажено, у них есть родственники за границей, то есть в соседнем лесу на соседней поляне. Если это будет супер растение, которое будет устойчиво, очень продуктивно, урожайно, обычная пчелка переносит пыльцу, она границ не знает, на родственника, а все они скрещиваются замечательно, то, в конце концов, на ближайшей лужайке мы получаем популяцию супер сорняка, который завоевывает, допустим, всю Англию. Такие апокалипсические картинки рисовались еще три или четыре года назад.

Северинов: Это так. Но мы здесь перешли некий водораздел. Мы с вами не будем зеленными, потому что мы едим огурцы, но теперь вдруг начинаем задумываться о том, что какие-то растения, окружающие огуречное поле, вдруг станут холодоустойчивыми. Это уже проблема второго порядка. Действительно, есть явление под названием горизонтальный перенос генов, когда мы передаем свои гены не нашему потомству нормальным путем, а за счет таких способов типа вирусов и прочее.

Лобков: Вирус, который живет в тле, а тля его переносит.

Северинов: Да-да. Такого рода случаи, вроде как несколько случаев описано. По-видимому, такое может происходить. Горизонтальный перенос генов, как оказывается, очень важную роль сыграл в эволюции. Но само по себе пока, то, что я вижу, означает плохие новости для колорадского жука, но на какой стадии возникает здесь супер сорняк, мне не очень понятно.

Лобков: Я виню в этом еще и самих ученых, потому что Monsanto не дает категорически никогда никому интервью, не хочет ничего пропагандировать. Вот они иногда ролики какие-то время от времени публикуют в интернете и ведут себя очень закрыто – что Monsanto, что Bayer. Это ошибка?

Северинов: Я думаю, это коммерческое решение, скорее всего. Безусловно, ученые, на мой взгляд, должны объяснять как потенциальные опасности, так и выгоды этой технологии. В частности, объяснять то, что на сегодняшний день механизмов, я именно говорю про механизмы, молекулярные механизмы, которые могли бы приводить к каким-то нежелательным явлениям, не существует. И, кроме того, очень важно  все-таки с городскими сумасшедшими бороться. Вот есть такая болезнь ягелона, Моргеллона, какая-то удивительная вещь, когда все волосиками покрываются от генно-модифицированных продуктов якобы на Украине, это просто бред, как метровые крысы в метро.

Лобков: Вот портативный прибор, который может выявлять ГМО. Я – генетик по образованию, вы – генетик в законе. Как я понимаю, это такой портативный секвенатор должен быть размером с холодильник.

Северинов: Нет, это может быть аппарат для амплификации.

Лобков: Для амплификации генов, портативный – это ящик, который только в лабораторных условиях может существовать.

Северинов: Нет. В американских школах сейчас можно купить набор, учителя делают с детьми опыты. Это опыты похожи, знаете, на что? Как у Мольера был персонаж, который выяснил, что он всю жизнь говорил прозой. А там детям предлагается пойти в магазин, купить какую-то свеклу, картошку и прочее, а потом поставить очень простую в условиях школьного урока реакцию, и ответить на вопрос – это генномодифицированный или нет.

Лобков: Это можно сделать.

Северинов: Да, это можно сделать. И выясняется, что в большинстве случаев очень много модифицировано. Та же самая соя, которую мы якобы сейчас разрешили использовать, она, конечно же, модифицирована с самого начала, потому что почти вся соя, которая сейчас производится, генномодифицированна.

Лобков: А какие гены вносятся, в чем их ценность? Почему это лучше?

Северинов: Был пример золотого риса, но, в основном, это гены устойчивости к паразитам, к насекомым. Считайте, что это замена ДДТ. Знаете, в свое время показывали фотографии страшных детей, рожденных с дефектами развития конечностей, это за счет широкого применения ДДТ. Вот холодоустойчивость, устойчивость к вредителям. Сейчас возникают идеи создания …

Лобков: Картошки для диабетиков.

Северинов: Да, продуктов с какими-то качествами. Например, витаминами, которые могут оказаться полезными. Могут быть, например, трансгенные помидоры, которые становятся вакциной. Вы можете использовать помидор как вакцину против того или иного заболевания. Такие, кстати, работы велись в Новосибирске недавно.

Лобков: И у нас в Пущино, я знаю, что делали ряску для гусей от птичьего гриппа.

Северинов: Можно сделать кукурузу, в которой будет изменен состав основного белка, который мы используем в пище, в зернах. Дело в том, что цивилизации Америки ранние, которые жили на кукурузе, у них было не все хорошо, потому что в кукурузе очень мало аминокислоты метионина. Так вот, можно сделать так, чтобы этого метионина было больше, тогда эта кукуруза нам будет более полезна, если вы едите только кукурузу.

Лобков: Почему именно сейчас Россия на это согласилась? Казалось бы, согласно тому, что Минсельхоз каждый год публикует, урожаи у нас большие, запрет после лесных пожаров 2010 года Минсельхоз на экспорт зерна снял. В общем, Россия в профиците зерна находится. Для чего сейчас нужно было возбуждать эти страсти и вводить разрешение на вот эти посевы генномодифицированных продуктов?

Северинов: Вопрос явно не ко мне, но давайте предположим такой сценарий, что вдруг кто-то, кто сидит наверху, решил, что пора, наконец, выводить народ из его дремучего состояния и все-таки как-то приближаться к тому, что происходит в цивилизованных странах - передовое хозяйство сельское будущего будет на генномодифицированных растениях основано, хотим ли мы это или нет.

Лобков: Есть уже какие-то продукты, которые, если бы они не были ГМО, то это были бы продукты не того качества, худшего? Например, я слышал об одном таком случае, кстати говоря, американцы не пускают его, к сожалению, пока, к моему сожалению. Мы же очень дорого лосося покупаем, потому что он растет 5 или 6 лет.

Северинов: Это Каха Бендукидзе владеет этой компанией.

Лобков: В Америке?

Северинов: Да, Каха ведь биолог тоже, как и мы с вами. И он вложился в компанию, которая будет производить лосось с гормоном роста, и этот лосось будет расти гораздо быстрее, чем обычный лосось. За счет этого его можно будет производить не в морских садках, а внутри земли, внутри континентальных садках.

Лобков: Это в разы удешевляет.

Северинов: Это в разы удешевляет просто потому, что он очень быстро растет.

Лобков: А сам этот гормон роста, это нужно отмечать для зрителей, когда корову кормят гормонами и пичкают всякими антибиотиками, они через мясо в нас попадают.

Северинов: Это другое.

Лобков: Действительно, это серьезная проблема, потому что у нас формируются бактерии, которые устойчивы…

Северинов: Я рад, что вы про это сказали. Это гораздо важнее, чем любая генная модификация. Тот факт, что мы все время подкармливаем себя антибиотиками, приведет через 20-30 лет к тому, что мы все умрем от устойчивых к антибиотикам бактерий. Но здесь никакой генной модификации нет, здесь селекция по Дарвину.

Лобков: А генная модификация может привести к тому, что этого не нужно будет больше делать?

Северинов: Нет. Мы все-таки стали умнее за 20 век, мы стали лучшими биологами, победить ничего в жизни невозможно. Система дарвиновского отбора, простой алгоритм, он такой кондовый, он непобедимый. Нам все время нужно двигаться. Есть такой парадокс Красной королевы из «Алисы в стране чудес»: чтобы быть в одном месте, нам надо все время бежать. Мы будем все время пытаться настигнуть какие-то биологические системы вредителей, бактерий, и не можем никогда это сделать полностью. Это надолго.

Лобков: Но есть какие-то технические ограничения? Вы помните эту песню знаменитую Пугачевой: «Сделать хотел грозу, а получил козу в розовую полосу»? Причем, эта песня 70 какого-то года, когда еще, по-моему, не было получено ни одного реально существующего, кроме бактерий, генномодифицированного организма.

Северинов: Бактерии были.

Лобков: Это песня, я бы сказал, было просто прозрение какое-то, предсказание - вот эту «козу в розовую полосу». Есть ограничения сейчас для науки или фактически любой организм собирается как конструктор Lego? Сейчас есть технологии, полученные на основе бактериальных ферментов, которые позволяют нужный ген вставить в нужное место, и чтобы он работал в нужном органе и так далее.

Северинов: Про такие технологии люди думают, реально таких технологий нет. Все оказывается очень сложно, и наши возможности конструировать… Вы сейчас описали более-менее синтетическую биологию или мечту синтетической биологии - делать организм по заказу. Выясняется, что это все не совсем так. Дело в том, что самый тонкий момент в получении организма, его развития, внутриутробное развитие человека, например, происходит в результате очень сложного взаимодействия, в случае человека – 30 тысячи генов. И введение одного из никакого-то нового, скорее всего, все испортит. То есть ответ такой – получить хорошую розовую козу с хоботом почти что невозможно, скорее всего, невозможно. Все равно будет коза.

Лобков: Вы говорили про йогурты, биоинженерные йогурты. Обычно всегда люди в супермаркетах берут такие йогурты, которые кислые. А чем этот отличается?

Северинов: Это интересная история. Это опять же по поводу Мольера и прозы. Дело в том, что йогурты, живые культуры, делаются за счет сбраживания молока молочнокислыми бактериями. И на заводах, где это происходит, есть вирусы у бактерий. У бактерий, представьте, есть вирусы. Эти вирусы уничтожают этих бактерий, и молокозаводчики несут грандиозные убытки – миллиарды долларов теряются в год. Что нужно сделать? Нужно получить бактерии, устойчивые к вирусу. А дальше следите за руками. Выяснилось, это совсем недавно выяснилось, что можно получить бактерии, устойчивые к вирусу за счет того, что небольшой кусочек ДНК вируса попадет в бактерию. Так случайно люди это обнаружили. Доказать это можно следующим образом – взять точно такой же кусочек этого вируса и уже в лаборатории сделать этот опыт. Так вот эти две бактерии, которые вы получите, будут абсолютно идентичны, но одна будет генно-инженерная, а другая будет естественным образом возникшая.

Лобков: Она будет разрушать вирус?

Северинов: И та, и другая разрушает вирус.

Лобков: Бактериальный иммунитет так называемый.

Северинов: Да. И та, и другая разрушает вирус, и та, и другая абсолютно неотличима друг от друга. Но если первую, которая кусок вируса, захватила естественная, то вторая, когда ученые это сделали, генномодифицированная. Выяснилось, что разницы нет. Но с точки зрения легальной, с точки зрения закона оказывается, что вы работаете с выведенными штаммами, а не генномодифицированными. В итоге через пять лет после того, как это наблюдение было впервые сделано и опубликовано в журнале Science, подавляющее большинство сейчас кисломолочной продукции в Европе уже, ну назовите его генномодифицированным, назовите его, как хотите. Но факт остается фактом, что его производят бактерии, которых раньше не было. Вот Мечников любил эту болгарскую палочку молочную, которая ему делала хорошо, но он умер вскоре, вот теперь эти палочки другие – в них есть кусочек вируса и они генномодифицированны.

Лобков: То есть все равно это наше будущее, хотят этого «зеленые» или нет?

Северинов: Да. Я надеюсь, что наше будущее все-таки за научным прогрессом.

ЧАСТЬ 2

ГМО как страшилку одним только русским новодельным патриотизмом не объяснить. Видимо, сама мысль о том, что некие убийцы в белых халатах завладели генетическим кодом и играют в бога – крайне болезненная точка современного сознания, в котором прихотливо умещаются айфоны и средневековые ритуалы. 

Даже в либеральнейшей Голландии, где выводят то самое ГМО, выращивание таких растений разрешено только на тестовых полях. И вот иезуитство – фермеры, которые сдают ученым в аренду свои участки, должны публиковать на сайте еврокомиссии полные адреса, имена владельцев и телефоны. А ночью приходят какие‑нибудь хранители радуги с бейсбольными битами. О тяжелом пути прогресса – Екатерина Базанова.

Появлением генетически модифицированных продуктов мир обязан американской компании Monsanto. Именно в ее недрах в 1982 году исследователи впервые трансформировали гены растения, а пятью годами позже приступили к полевым испытаниям. К продукции Monsanto с самого начала относились с недоверием, и совершенно понятно почему.

В первой половине 20 века она занималась в основном фармацевтикой и производством синтетических волокон, а с начала 60-ых активно работала на военную промышленность США. Monsanto была главным поставщиком «Агента Оранж» — яда, которым американская авиация во время войны поливала вьетнамские леса, чтобы уничтожить растительность. Содержавшийся  в «Агенте Оранж» диоксин вызывает заболевания печени, крови, врожденные уродства. Несколько десятков тысяч человек погибли, еще около миллиона стали инвалидами. И компания с таким, мягко говоря, неоднозначным имиджем в 90-ых превратилась в лидера по производству генномодифицированных растений.

В 1996 году в продаже появились семена трансгенной сои, которая сама уничтожает сорняки, и новый, неуязвимый для насекомых хлопок. Так биотехнологии Monsanto начали свой победоносный марш по миру с очень даже благородной миссией: навсегда избавить человечество от голода.

На сегодняшний день в мире девять стран-лидеров по выращиванию генетически  измененных растений. Первое место с большим отрывом от конкурентов занимают Соединенные Штаты, потом идет Бразилия, Аргентина, Индия, Китай, Южная Африка, Пакистан, Израиль и Австралия.

Еще в двух десятках стран, в том числе в России, ГМО разрешено. В Австрии, Венесуэле, Греции, Польше, Швейцарии и в Чили продукты-мутанты объявлены вне закона.

Больше и чаще всего выращивают трансгенную сою, кукурузу, свеклу, хлопок, табак, пшеницу, клубнику, картофель и помидоры. Попытка внедрения еще двух культур в Азии вызывала многотысячные акции протеста. Их можно назвать «баклажанным восстанием» и «рисовым бунтом».

Фото: monsanto.com

В 2010 году индийские власти одобрили закон, который разрешил выращивать в стране генетически модифицированные, неуязвимые для вредителей баклажаны, выведенные местной дочерней компанией Monsanto. При этом надо понимать, что для хронически недоедающей Индии баклажан – это национальный овощ, основной ингредиент местной кухни. Индийские крестьяне подарок от биотехнологов не приняли. Из-за народных волнений на выращивание ГМО-баклажана был наложен бессрочный мораторий.

Та же судьба постигла и обогащенный бета-каротином «золотистый рис». Он должен был спасти Азию от дефицита витамина А, от чего ежегодно умирают до двух миллионов человек и слепнет полмиллиона. В прошлом году «золотой рис» начали сеять на Филиппинах, следующим должен был стать Бангладеш. Однако все пошло не так, когда  разъяренные филиппинские фермеры ворвались на засеянное генетически модифицированным рисом поле и уничтожили посевы.