Суд сегодня вернул в прокуратуру дело Сергея Удальцова и Леонида Развозжаева. В данном случае, впрочем, вынесения приговора никто и не ожидал. Однако и решение судьи явно стало неожиданностью. Судья Александр Замашнюк просто не стал начинать предварительные слушания по делу сославшись на ошибки в обвинительном заключении.
Сам Сергей Удальцов считает возвращение дела на «доследование» промежуточной победой.
Сергей Удальцов, обвиняемый: На данной стадии дело возвратили в Генеральную прокуратуру из-за явных нарушений в обвинительном заключении. Меру пресечения нам оставили без изменений, мы это будем обжаловать. В целом, мы считаем, что это промежуточный успех, наша конечная цель – добиться полного оправдания. Дело явно политическое, заказное.
Адвокат Развозжаева Дмитрий Аграновский считает, что перспективы дела.
Дмитрий Аграновский, адвокат: Сейчас дело попадет в Генеральную прокуратуру, после этого оно попадет в Следственный комитет. Будет принято решение о возобновлении следствия. Будут какие-то следственные действия проводиться с наши участием, с участием наших подзащитных. Какой объем, я пока затрудняюсь сказать. То есть, мне кажется, до 6 февраля им никак не успеть, придется выходить с продлением срока содержания под стражей и домашним арестом.
Адвокат Виолетта рассказала о ходе дела Сергея Удальцова и о его перспективах Марии Макеевой и Дмитрию Казнину.
Макеева: Это ожидаемые условия? Что так могло произойти, было такое чувство?
Волкова: Вы знаете, в общем-то, нет. Мы ждали каких-то чудес, ко всему готовились, и этого чуда мы, конечно, не ожидали. Но, в общем-то, мы даже не можем пока понять, чудо это или, наоборот, ухудшение нашей ситуации с нашими подзащитными. Потому что на самом деле судья не разъяснил, каким образом действует следствие, а следствие может пойти двумя путями. Оно может действовать в интересах наших подзащитных и в равной мере и против их интересов. Потому что это решение о возвращении материалов дела в Генеральную прокуратуру затрагивает напрямую тех свидетелей, которых мы попросили вызвать в дело. И наше ходатайство как раз и было удовлетворено следствием, и было вызвано 80 с лишним свидетелей. Из них порядка половина тех, которые уже есть в материалах дела, и свидетельские показания их находятся в тех 80 томах с лишним, которые есть сейчас у суда и следствия. А есть половина этих свидетелей, они, в принципе, не были допрошены, либо были допрошены, но материалы эти не были выделены из основного дела и, соответственно, в наше дело не попали. К таковым относится Навальный Алексей, Илья Яшин, уполномоченный по правам человека Лукин. И получается, что судья сказал: «Хорошо, у вас есть свидетели, но я не вижу, какие же они показания давали. Поэтому вы уж устраните, пожалуйста, это нарушения». А еще судью, я так поняла, порадовал тот момент, что часть свидетелей оказалась и свидетелями защиты, и свидетелями обвинения. И судья попросил следствие, чтобы они разделили, то есть какие показания, конкретно относятся к обвинению, а какие показания относятся к защите.
Казнин: А почему тогда это плохо?
Волкова: Вы знаете, я предполагаю, что дело все в том, что будет просто следующий вариант развития событий. Мне кажется, что вряд ли следствие будет допрашивать тех 40 человек, которых нет в этом уголовном деле, и оно просто наш список свидетелей порежет, урежет на этих сорок человек, и, собственно, мы будем выходить в судебный процесс, приглашая этих лиц на судебное заседание. А как это происходит, даже не вызываются очевидцы событий, мы прекрасно видели по делу Pussy Riot, когда Митя Алешковский, в общем-то, известный фотограф, не был приглашен в судебное заседание. Хотя он присутствовал в этот день в суде, и суд посчитал, что нет оснований допрашивать очевидцев.
Макеева: Мы сейчас наблюдаем то, что охотно называют все «оттепелью». Во-первых, амнистия и помилование громкое, как вы знаете хорошо. В то же время, есть такое ощущение, возможно, есть оно и у вас, особенно в связи с этим делом, что есть совершенно четкая категория людей, которых это совершенно не коснется. Может быть, даже ухудшит положение. Потому что где-то ослабляются вожжи, где-то, наоборот, натягиваются. Есть ли ощущение, что это все связано, и что такая система сдержек и противовеса, которая сработает, возможно, действительно на ужесточении в отношении Удальцова и Развозжаева.
Волкова: Вы знаете, опять же очень тяжело придумать то, что могут придумать там где-то наверху. Потому что мы мыслим немного другими категориями, особенно защита, и поэтому какие перспективы у дела, какие перспективы у Сергея Удальцова, выйти помилованным, например, не помилованным, а оправданным, или уйти в колонию строгого режима на десять лет – между этими двумя понятиями огромная пропасть, и это может случиться, все что угодно: от оправдания и до десяти лет строгого режима.
Макеева: Сейчас им продлили арест до 6 февраля, да? Если я не ошибаюсь.
Волкова: Да, до 6 февраля он у них и был, этот арест. В общем-то, судья подтвердил тот самый арест, который был у Развозжаева, то, что он необходим именно в пенитенциарном учреждении, и подтвердил ему домашний арест, подтвердив, что действительно есть основания, что они никуда не исчезли. Хотя, с другой стороны, как основания не исчезли? Например, если в период следствия и следствие посчитало, что он может каким-то образом воздействовать на свидетелей, уничтожить доказательства. Сейчас доказательства собраны, свидетели все, обвинения во всяком случае, допрошены, воздействовать на свидетелей защиты Удальцов, я думаю и не стал бы никогда, да и на свидетелей обвинения тоже. И получается, что, в принципе, оснований таких нет. Но дело все в том, что наши суды не всегда следуют ни указаниям Верховного суда, у которого больше должны быть достоверные какие-то доказательства, которые доказывают недобросовестность подследственного. С другой стороны, в общем-то, суд у нас привык арестовывать по достаточно сложным делам, там, где тяжкое преступление, там, где высокие сроки лишения свободы, и привык людей не держать на обычном режиме, то есть, например, под подпиской.
Казнин: Скажите, а вы говорите, что возможны оправдания. А возможно ли оно в данной ситуации? Ведь, когда мы говорим про «оттепель», мы говорим об амнистии, о помиловании, о том, что люди выходят по УДО и так далее. Здесь возможно ли, в принципе, представить сейчас оправдание, оправдательный приговор Удальцова и Развозжаева?
Волкова: Одно из ходатайств, которое мы заявляли уже после окончания следствия, мы, в общем-то, и в течение следствия об этом говорили, но при окончании следствия мы заявляли ходатайство о прекращении дела в отношении Сергея Удальцова. Потому что в его действиях, как минимум отсутствует состав преступного деяния, а как максимум отсутствует событие самого преступления. И несмотря на то, что дело попало в суд, ничего же не исчезло. Мы полагаем, что о каких может быть массовых беспорядках идти речь, о чем может идти речь. И даже следя за делом 6 мая, я никак не могу понять, каким образом в суд попало дело и по 212 статье, и по 318 статье. Когда одно и то же деяние охватывается фактически двумя составами. И статья 318 входит просто в состав статьи 212, то есть ее надо, в принципе, убирать. Но если 318 убрать, тогда все абсолютно узники 6 мая должны выйти. А если они все выйдут, то должны уже выйти и осужденные на 4.5 года, и человек, который отбывает наказание (фактически не наказание, а которого приготовили к лечебному учреждению). И получается, что все лица, которые привлечены по делу 6 мая, все должны оказаться на свободе. Кто-то на это пойти не может, поэтому у нас существует две статьи, которые, в принципе, назначаются за одно деяние. Это не предусматривает наша уголовная практика.
Макеева: Виолетта, вы в тройке человек, которые имеют возможность общаться с Сергеем Удальцовым, поскольку он по понятным причинам выпал совершенно из информационного поля, собственно, это предусматривают условия домашнего ареста. Как он, вообще, себя чувствует, держится, как у него настроение? Страдает от вакуума?
Волкова: Вы знаете, чувствует себя… Естественно, страдает, как может в вакууме не страдать общественный деятель, политик, который привык всегда быть в гуще событий, который вообще не привык сидеть дома, то есть я так понимаю, что дома он только ночевал. И сейчас у него есть четыре стены, окно, диван и телевизор, в общем-то, больше у него ничего и нет. И, конечно, когда к нему приходишь, он очень живо интересуется тем, что происходит, мы стараемся максимально его информировать, особенно с учетом того, что очень ограниченный круг лиц может к нему попасть. Но у него достаточно деятельная жена, которая тоже занимается его информированием о том, что происходит в нашем пространстве. Поэтому я думаю, что он как раз имеет представление вообще обо всех представлениях, которые у нас идут, но, конечно, участвовать в них в полной мере не может. Да, какие-то заявления он может делать, и мы их передаем, соответственно, в прессу, но, в общем-то, это и все. Конечно, ему тяжело, потому что он не может в этом сам принять участие.