Алексей Сахнин: только мягкий приговор по делу Удальцова убедит меня вернуться

Фото: страница Леонида Сахнина Вконтакте

Лобков: У нас на связи политэмигрант 2013 года выпуска Алексей Сахнин. Леша, здравствуйте. Мы обычно с вами разговаривали, когда дело возбуждается, а тут дело Удальцова пересматривается. Может быть, вам дают сигнал, что пора возвращаться домой, вспахивать свою ниву, как пелось в известной песне, сажать свою тыкву и бороться за те права, за которые вы боролись в «Левом фронте»?

Сахнин: Да, может быть, но сигнал какой-то очень ненадежный, очень неясный. Я думаю, что мы с вами сейчас находимся перед некоторой развилкой. С одной стороны, остается некоторая возможность того, что журналисты называют оттепелью, некоторого перемирия власти и общества, которое должно быть связано со смягчением режима политических репрессий, преследования инакомыслия и всего прочего. С другой стороны, это, может быть, всего лишь пауза, которую власть берет для того, чтобы, пройдя Олимпиаду, тот бенефис, к которому она так долго готовилась, и заключив пакт с верхами, с крупным бизнесом, ему посылается достаточно явный сигнал с освобождением Ходорковского, заключив некое перемирие с западной общественностью, еще сильнее обрушиться на активистов, на активистские сообщества.

Лобков: Леша, у вас сейчас какой статус?

Сахнин: У меня все еще статус салем-сити.

Лобков: То есть вы соискатель убежища?

Сахнин: Да, соискатель убежища. Я сейчас ожидаю ответа, хотя они неформально говорят, что решение уже принято, вопрос только бюрократический.

Лобков: Как вы считаете, репрессивные законы, которые принимает наша Госдума в большом количестве, они способствуют потоку эмиграции даже в такие не очень гостеприимные страны, как Швеция, где вы находитесь?

Сахнин: Я не знаю, гостеприимнее некоторых других. Я думаю, что способствует. Политическая эмиграция статистически ничтожна. Речь идет о десятках, максимум, о сотнях людей. Это не миллионы, тем не менее, конечно, только среди активистов «Левого фронта» и наших ближайших союзников я знаю уже как минимум пару десятков человек, которые сейчас живут за пределами России.

Лобков: Леша, понимаете, история политического эмигранта часто бывает достаточно трагична, Сначала эйфория, восторг, 186 конференций, потом однокомнатная квартира где-нибудь возле Коламбус-сёрклв красном кирпичном доме с пожарной лестницей, иногда забвение, в том числе и забвение в России, недаром Александр Солженицын вернулся, вероятно, от невостребованности, ему хотелось сделать что-то в России. Вы не думаете, что вас может ждать такая судьба? Как сказала, Юлия Иоффе, ваша фамилия не на таком большом слуху американских конгрессменов, которые по вашему поводу готовы составлять проскрипционные списки для чиновников и судей.

Сахнин: Это плохо, конечно, для американских конгрессменов. Вы знаете, мне не нравится эмиграция. Среди эмигрантов это называется «включать березки».

Лобков: Ой, березок в Швеции очень много. Я был в Швеции несколько раз, там целая лесная промышленность, там всю бумагу делают из березок.

Сахнин: Тем не менее, я все время думаю о своих близких, о своих товарищах, которые остались там, и о нашем деле. У меня нет особенных бытовых сложностей.

Лобков: Расскажите, как вы избежали бытовых сложностей? У вас ведь партия левая, люди не очень богаты. Или вы там живете на деньги Гиви Таргамадзе, как утверждает Следственный комитет? Или он вам там помогает? Грузинская рука дотянулась до Стокгольма.

Сахнин: Я не живу, к сожалению, на деньги Гиви Таргамадзе. Мы живем на 61 крону в день, которые нам платит эмиграционная служба, плюс еще какие-то гонорары – я стараюсь активно публиковаться здесь в прессе. Но наши единомышленники, люди левых взглядов очень нам здесь помогают, поэтому мы все это время живем в Стокгольме, а не в лагере беженцев, как большинство эмигрантов. Мы стараемся заглушать тревогу, эмигрантскую тоску интенсивной работой.мы очень активно работаем, готовим разные мероприятия, в частности мы подготовили парламентские слушания, посвященные болотному делу в первой неделе февраля. Целый ряд других мероприятий, благотворительные концерты мы готовим в конце января, активно пишем в шведскую прессу, в первую очередь в мейнстрим, конечно, в левую прессу. Все это позволяет бежать, не тратя время на тоску, хотя при первой возможности я бы все бросил и вернулся домой.

Иоффе: Алексей, вы сказали, что при первой возможности вернетесь в Россию. При каких условиях? Что должно случиться?

Сахнин: При разных условиях. Если Удальцову и Развозжаеву дадут мягкие приговоры, и это будет ясный сигнал, что волна прессинга прекращена, я, конечно, вернусь. Просто проблема в том, что мое возвращение сейчас, мне кажется, будет мгновенно сопряжено моим арестом. То, что удается делать отсюда, все-таки чуть больше того, что будет удаваться делать из тюрьмы.

Лобков: У вас нет ореола героя в таком случае. Вы же видели, с каким обожженным тюремным пламенем, с какими горящими глазами вышло три человека, совершенно разных. Я имею в виду Ходорковского, Толоконникову и Алехину.

Сахнин: Мне немножко жать, что нет этого ореола, но это не главная задача. Главная задача – сделать так, чтобы тот опыт болотного протеста демократического движения не пропал даром, чтобы опыт участи левых в демократическом движении не был сломлен.

Лобков: Леша, вы говорите лозунгами. Вы приехали в одну из самых демократических стран мира, где огромное количество людей с такими же лозунгами приезжают из Палестины, из Эфиопии, из Южного Судана.вы чувствуете себя, что называется в положении узбека в России, понятно, что адаптация, шведы очень консервативны, они друг друга не очень любят, они живут на большом расстоянии, что уж говорить об эмигрантах. Эмиграции в шведское сообщество у вас не получится, наверное, да и шведского вы не знаете.

Сахнин: Пока мы везунчики. У меня неделю назад вышла статья в DagensNyheter – это шведская газета правды советского времени. После этого мне каждый день звонят, поздравляют с Рождеством все представители правозащитных организаций, депутаты парламента и так далее. Пока такого эффекта нет. Мне кажется, что шведское общество - очень хороший трамплин  для того, чтобы делать дело. Я был бы рад, чтобы в России была бы такая возможность заниматься общественной деятельностью, находить такое понимание в политических кругах, среди активистов, медиа, находить такой отклик и отсутствие страха.

Лобков: Спасибо, Алексей.