Ерлыков: Лично я там был во время показа фильма. Жюри состояло… Люди были не местные, приглашенные, в смысле иностранцы. Всех очень поразило, почему на какие-то моменты в фильме люди реагируют очень живо, аплодируют, когда кого-то бьют, какие-то драки, хлопают, что-то выкрикивают.
Монгайт: А что кричали?
Ерлыков: «Русские, вперед!». Эти люди не понимали, чему радоваться, они были в шоке. Я видел, как они выходили с удивленными лицами: мама дорогая, что произошло.
Монгайт: А что произошло, собственно?
Порошин: Позвольте перебить. Уже известны отклики, как в регионах смотрят этот фильм. На сцене сожжения кафе «Жозефина», принадлежащее, очевидно, кавказцам, подъем в зале, аплодисменты, крики «Ура!» и некоторые фейерверки.
Монгайт: Это действительно несколько провокационно, нет?
Селеменев: Я думаю, что этот фильм украсил кинофестиваль. Бодров, наверное, обратил внимание на то, что кинозал был заполнен, какая реакция у зала. Паша там был, он может рассказать. Никаких фейерверков там не было, такого, что нам сейчас продемонстрировали, тоже не было. Реакция была вполне адекватной, люди аплодировали, фильм понравился. Ура.
Порошин: Сражение в кафе «Жозефина».
Селеменев: Мне кажется, если так рассуждать, то фильм «Красотка» с Джулией Робертс побудил поколение женщин заняться проституцией.
Порошин: Это так, это абсолютно научный факт.
Ерлыков: А то, что мы видим по новостям, мы же не идет сжигать потом.
Селеменев: Мы не захватываем никакие «Приразломные», не расстреливаем людей из автоматического оружия.
Монгайт: У меня тоже сложилось впечатление, что в фильме абсолютно очевидно существует некоторая линия, в которой объясняется, что эти фанатские группировки во всем винят «чурок». Никого не хочу обидеть, в том числе и Зураба Константиновича, который сегодня здесь присутствует и является нашим гостем. Можно ли сказать, что это такого рода троллинг, что так вы пытаетесь соответствовать запросам общества?
Селеменев: Нечего на зеркало пенять, когда рожа крива. Я не могу сказать, что в нашем обществе все идеально, фильм его отражает чуть ли не полностью. Мы видим такие же сцены везде в нашей жизни. Чего удивляться, если люди приходят не на фильмы с Анджелиной Джоли про нелепых персонажей, а приходят смотреть на таких же парней как они, на таких же героев, которых они видят на улицах.
Монгайт: То есть героизация футбольных хулиганов – это осознанный прием создателей этого фильма?
Ерлыков: Не было героизации этих героев. Не было задачи рассказать, что это герой. В фильме написано, что драма, значит, не все так хорошо.
Монгайт: То есть если не прочитать, что это драма, то складывается впечатление, что это настоящие рыцари. Почему в России впервые снимается кино про футбольных хулиганов?
Иванец: На нас повлияла эта культура, субкультура, на форму общения повлияла, на нашу одежду.
Монгайт: Вы ходите на игры «Спартака»?
Иванец: На предпоследнюю я ходил, последнюю я смотрел по телевизору. Я стал симпатизировать «Спартаку» как никакой команде не симпатизировал. Это факт. Моя супруга тоже болеет за «Спартак», она больше болеет, она знает даже игроков, я этого не знаю. Когда на дерби сейчас победил «Спартак» ЦСКА, мне было очень приятно.
Ерлыков: Естественно, это некий путь был, роли формируют нас, мы формируем роли. Если бы мы легко это раскинули, мы, артисты, опять пошли в театр, это нелегко. Полтора месяца была подготовка, даже больше.
Монгайт: Вы как теперь к фанатам ЦСКА относитесь?
Ерлыков: Я – нет, может, у Гриши какие-то свои, но я – нет. Я общался со всеми представителям фан-клубов, везде есть достойные люди, с которыми интересно общаться, все достойны уважения. Как они сами говорят, что в семье не без урода.
Иванец: Мы нормально к ним относимся, мы же все на одной площадке познакомились. Они все взрослые люди, там нет оголтелых людей.
Монгайт: Игорь, как вы считаете, сегодня есть некая государственная политика, связанна я с тем, что спорт и кино – это то, что сейчас будет объединять людей? Не политика, не что-либо другое, а именно спорт и кино, после «Легенды 17».
Порошин: Это очень разные вещи. Кино, как ни тужься, это чистый интертеймент, это шоу-бизнес.
Монгайт: А спорт? Физкультура?
Порошин: Посмотрите на болельщиков, не на хулиганов поджарых, героев фильма, посмотрите на болельщиков. Это пивные животы, это толстые лица. Просмотр футбола вредит здоровью, это совсем другое.
Монгайт: То есть болельщики и футбольные хулиганы – это абсолютно разные вещи?
Иванец: А вы посмотрели фильм?
Монгайт: Да, я посмотрела фильм. В фильме говорится, что они практически вообще на футбол не смотрят. Вы считаете, что государство не ставит сейчас на спортивное кино?
Порошин: Оно ставит, но эта ставка с «Легендой 17» почему-то сработала. Со спортом ситуация гораздо сложнее и драматичнее. Спорт профессиональный, как говорят американцы, зрелищный спорт сейчас стоит на развилке. Государство хочет, чтобы это было опиум для народа. В то же время очень много людей свои деньги выкладывают, содержат команды. Они хотят зарабатывать, по крайней мере, отбиваться, что называется. Они хотят интертеймента, поэтому они не хотят никаких хулиганов. То, что сейчас ждет наш футбол, это очень интересно, превратится ли он в интертеймент.
Монгайт: А как они пытаются избавиться от хулиганов на трибунах?
Селеменев: Они закрывают стадионы, чтобы люди не ходили на футбол совсем.
Порошин: Пока они не избавляются от хулиганов, потому что эта история очень интересная. Дело в том, что хулиганизм никому не мешает, более того, эта вещь крайне удобная, потому что то, что мало показано в этом фильме, это связь этого движения с определенным спектром идей, в основном, это правая идея или ультраправая идея. Они собираются все на стадионе и очень легко их пасти, видеокамеры, потоки растекаются, и все очень четко можно сканировать. Поэтому для государства это крайне удобно, что правая идея канализируется через стадионы, через футбольные стадионы. А ребята дерутся честно в последнее время, не трогают ни стариков, ни детей, ни женщин, ни кузьмичей.
Монгайт: А кузьмичи – это кто?
Порошин: Обычные болельщики. Дерутся без ножей, так что все прекрасно.
Монгайт: Евгений, вы – соавтор сценария, вы были частью этой основы, вы бывший или нынешний футбольный хулиган? Насколько вы знакомы с этим материалом?
Селеменев: Это история давно минувших дней.
Монгайт: Но она в вашей жизни была.
Селеменев: Да, история была в жизни, были реальные прототипы, но не у каждого героя, кому-то повезло больше, кому-то меньше. Да, это все произошло, это была история моей жизни.
Монгайт: То есть вы тоже относились к этим правым ультра?
Селеменев: Я бы сказал по-другому. Тогда не было идеи, чтобы пойти на стадион или не пойти, лишь бы подраться. Я бы сказал, что большинство людей из тех, кого я знаю, которых называют этим звериным словом «футбольный хулиган», эти люди вынуждены были в какой-то момент, период времени защищаться. Мужчине приходится когда-то в жизни применять кулаки.
Монгайт: Это красивые слова.
Селеменев: Эти слова, прописанные жизнью самой.
Монгайт: От кого вы защищались?
Селеменев: От тех, кто хотел подпортить лицо, жизнь мне.
Монгайт: Исходя из фильма, у меня сложилось впечатление, видимо, мою роль вложили в уста девушки, которая является роковой красавицей. Она все время спрашивает: «Зачем вы деретесь?». Я так и не поняла, зачем дерутся футбольные хулиганы.
Иванец: Люди собирают марки или бабочек, зачем они играют в шахматы или в волейбол? Во-первых, это в крови у каждого мужчины, особенно у русского мужчины, это традиция с кулачных боев. Они дерутся, потому что это их мужское начало.
Монгайт: То есть это экстремальный спорт?
Иванец: Да, это экстремальный спорт, без которого они не могут. Люди – воины, мужчины – воины по своей природе. Испокон веков в результате эволюции им всегда приходилось защищать своих близких, себя.
Монгайт: Но здесь же вы не защищаете близких.
Ерлыков: Говорят: зачем вы деретесь. А есть клетка такой вид спорта, в клетке два человека убивают друг друга. Спросите: «Зачем вы деретесь?» - «Это такой спорт». «Зачем он тебе нужен?» - «Может быть, за деньги». Ты хочешь умереть?
Порошин: Что такое хулиганизм?
Монгайт: А прям существует такой термин?
Порошин: Я не настаиваю здесь, Женя меня поправит. Я изобрел его. Это болезнь, кто-то скажет болезнь, кто-то – превратность, кто-то – достоинство, кто-то - цивилизация. Эта штука не родилась в России, она была импортирована из Англии. Это болезнь цивилизации. Если вы поедете в Африку, там никаких хулиганов нет, это история, которая родилась в Англии, в очень цивилизованной стране, переживавшей постиндустриальный кризис. Что такое мужчина в цивилизации? Это мужчина, который сидит в офисе за столом, у него нет никаких драк, насилия, войны. Все это в цивилизованном обществе находится под запретом. В Европе не воюют уже 70 лет.
Монгайт: Относительно не воюют.
Порошин: Ну а как она воюет? Белград бомбили, тысячи убитых по сравнению с «ночью длинных ножей», я уже не говорю про Вторую, Первую мировую войну, про 30-летние войны. Европа не воюет, она не дерется.
Монгайт: То есть это прям история про животное начало, которое нужно из себя выпустить?
Порошин: Про подростковое. Эти ребята лелеют в себе подростка, и подросток в них живет. И это есть в каждом мужчине так или иначе, глубоко, не глубоко. И вот вам ответ, это самое интересное в связи с фильмом, почему за два уикенда этот фильм собрал больше 80 миллионов. Прелестный, остроумнейший, изобретательный фильм «Интимные места», посвященный главной проблеме мидл-класса городского русского сегодняшнего, сексуальные перверсии до сих пор собрали 15-20 миллионов.
Порошин: Позвольте, я вернусь к началу нашего разговора к этому инциденту на маленьком, скромном петербургском кинофоруме.
Монгайт: Давайте напомним, что фильм выгнали из программы питерского кинофестиваля.
Порошин: Почему мне кажется, что так произошло? Дело в том, что как я уже сказал, что сама культура заимствована из Англии, ровно и сам жанр фильма, повествующий о ребятах, которые кулаками выясняют, какие цвета круче, он тоже заимствован из Англии. В Англии об этом снято много фильмов. Так вот, с точки зрения этого международного жюри, произошло явное нарушение кодекса этого жанра.
Монгайт: А в чем кодекс жанра?
Порошин: Кодекс жанра, что режиссерская оптика должна стоять на месте. Я имею в виду не объективы, не категорию объективов, сам режиссер должен отстраненно смотреть на этот мир, который он показывает.
Монгайт: Я с ними согласна. Действительно, ожидаешь, что фильм будет более отстраненным.
Порошин: Здесь же ты видишь, что режиссер, съемочная группа всей душой с этими ребятами. Помните, когда в сцене гибнет парень от ножа, мы видим панораму, взлетает камера, и играет грустная музыка. Это что? Это понятно, что это сочувствие герою. В Англии это невозможно. Я не говорю, что так в России это плохо.
Монгайт: Игорь, а вы считаете это нормально вообще? В этой ситуации это окей?
Порошин: У меня другое в связи с фильмом вызывает вопрос. Я не понимаю, кто там антагонист.
Монгайт: Как? Вот Зураб Константинович, кавказцы.
Порошин: Нет. Ну, какие кавказцы? Взорвали по случаю кафе, ведь эта тема никак не раскрыта.
Монгайт: Менты?
Порошин: Менты просто комедийные там. Это какой-то человек, который бегает. Я хочу спросить: в чем мотивация ментов? Ни в чем нет. Он даже не говорит, что премию на 20 тысяч выпишут.
Ерлыков: Именно такое и было. Это прототип.
Порошин: Мне кажется этот фильм чрезвычайно осторожным, мне даже кажется, прошу прощения, оскопленным. Три дня назад, Аня, был матч замечательный, команды «Анжи» Махачкала, которую мы все любим. Женя, мы же любим «Анжи»?
Селеменев: Обожаем просто.
Порошин: Ей не разрешают играть в Дагестане европейские чиновники. Они играли в Раменском. Вы знаете, что у команды «Тоттенхэм Хотспур» английской, которая приезжала, у нее временами поддержка перекрикивала сектор «Анжи». Ответьте на вопрос, пожалуйста: кто были эти люди, которые перекрикивали болельщиков «Анжи»?
Монгайт: Это люди, которые прилетели вместе с ними из Англии.
Порошин: Нет, это очень банальный ответ. Это были московские ребята.
Монгайт: Которым главное, чтобы не победили «Анжи».
Порошин: Конечно. Все футбольные матчи с участием кавказских команд превращаются практически в политические манифестации.
Монгайт: Настолько велик бытовой национализм?
Порошин: Нет, он уже не бытовой, он достаточно организованный, он идеологичен. На полуфинале кубка «Анжи» - «Зенит», на котором я присутствовал, это была политическая манифестация мощнейшая.
Монгайт: Почему же так происходит?
Селеменев: Могу рассказать. Приехали болельщики из Лондона, как Игорь заметил, присутствовал фан-клуб «Тоттенхэма» московский.
Порошин: В количестве 15 человек.
Селеменев: Потом произошли какие-то события на секторе у «анжуйцев», и «анжуйцы» покинули стадион. Естественно, когда за твою команду больше некому болеть, болельщиков другой команды гораздо лучше слышно. При том, что заметим, что англичане прекрасно поддерживают свои команды, тем более, если ты проехал такой путь до России, тем более, потом еще до Раменского.
Монгайт: Короче, антикавказских настроений нет.
Порошин: Почему московские ребята едут в Раменское на собаках и болеют за «Тоттенхэм», а не за «Анжи»?
Селеменев: Игорь, ты только что сказал, что антикавказские настроения на всех матчах кавказских команд в России. Я тебе только что сказал, «Терек» играл в русском городе Екатеринбурге против «Спартака», за который ездит очень большая торсида, сам знаешь, кто ездит. Почему там не было никакого инцидента? А ты мне приводишь пример за «Тоттенхэм». А кто же из «жидов» поедет болеть из Москвы из правых фанатов?
Монгайт: Нормально, сделали нам рейтинг.
Порошин: Хорошо, я тогда буду говорить о городе Петербурге.
Селеменев: Это их, кстати, официальное название, они сами себя так называют.
Порошин: Я знаю, какой Женя. Он мог бы быть советником в Российском футбольном союзе по работе с болельщиками.
Монгайт: А вы не советник?
Селеменев: Там есть, кому советовать.
Порошин: Хорошо, я говорю про Петербург, где каждый матч с кавказской командой превращается в политическую манифестацию. Эта история в фильме, ну, своего парня ударили просто этнические не наши. История эта очень серьезная.
Монгайт: И этот фильм собирает огромные цифры в прокате.
Селеменев: Можно, я дополню Игоря все-таки?
Монгайт: Да.
Селеменев: Игорь рассказывает все эти истории, они страшные, приятные, неприятные, у каждого свое мнение. Фильм же показывает практически то же самое, что в нашем обществе, в нашей стране. Тогда почему этот фильм не может вызывать такие сборы, не может вызывать такой определенный интерес к себе? Я на самом деле очень рад, что в нашем обществе, в нашей стране больше пришло на фильм про футбольных хулиганов, чем на всяких извращенцев, про которых вы рассказывали.
Монгайт: Про каких?
Порошин: Всего лишь про жителей города интеллигентных «Интимные места».
Монгайт: Правда ли, что настоящие футбольные хулиганы вместе с вами играли и консультировали вас в процессе создания этого фильма?
Иванец: Конечно. Евгения тоже очень прекрасно видно во многих битвах.
Порошин: А можно раскрыть съемочный секрет, как драки ставились? Это крупного плана движения или были какие-то…
Ерлыков: Сначала у нас были какие-то репетиции, пробовали театральные штуки какие-то выстраивать. А потом мы поняли, что это полная чушь.
Иванец: На самом деле законы кинематографа и съемочного процесса не были нарушены. Были укрупнения, были общие планы, были дубли. Естественно, прилетало, мы получали, ребята получали, у них-то запала больше, чем у нас, они же видят оппонента и иногда просто захлебываются: ой, дружище, извини, жив.
Ерлыков: Они берегли нас, понимали, что у нас много дублей.
Иванец: Не со всей силой лупарили.
Селеменев: Были переломы носа, переломы пальцев.
Иванец: Хулиганы оценили этот фильм, от них максимально положительных отзывов.
Монгайт: А что значит положительный отзыв от хулиганов?
Иванец: Мы провели целый тур региональных премьер, сзади сидят люди и говорят: о, это «вагон смерти», о, это то-то и то-то, да, это я помню. То есть люди узнают.
Монгайт: А вагон смерти, если не секрет, - это что?
Иванец: Это первая сцена, это реальное событие.
Монгайт: То есть документальные события лежали в основе этого фильма, да?
Иванец: Но там немножко не соответствует, поскольку это не документальное кино. По рассказам ребят, там «мясо» полегло конкретно, но тут мы уехали, улыбаясь и еще что-то показывая им.
Ерлыков: В регионах спрашивали: «Ребята, а почему вы наших ребят куда-то призываете?». Мы просто рассказали реальную историю.
Порошин: Дерутся на международном уровне, и наши сейчас всех бьют.
Монгайт: Что значит «дерутся на международном уровне»? Это когда Поветкин с Кличко?
Порошин: Нет-нет, списываются по интернету. Я знаю, что несколько недель или месяцев назад что-то было в Бельгии, может быть, я путаю. Абсолютная выдающаяся за явным преимуществом победа… ну там какие-то 20 бельгийцев, которым хочется драться не с валлонами или фламандцами, а на международном уровне.
Селеменев: Всего 20 бельгийцев осталось в Бельгии, там арабы, в основном.
Порошин: А остальные все какие-то подозрительные, не бельгийцы вовсе.
Монгайт: Если я не ошибаюсь, в одной из рецензий фильма я прочла, что раньше футбольные хулиганы – это скины и нацики, а теперь – это трезвость и русский патриотизм, брусья, хардбас и слушаем «Паука». В фильме есть провокационная фраза в адрес главного героя кличке «Тичер»: «Тебе после «Манежки» предлагали стать депутатом Госдумы, почему ты не стал?». История с «Манежкой» насколько важна для российского футбольного хулиганского движения?
Селеменев: Вы меня спрашиваете? Может, Игорю…
Монгайт: Игорь взгрустнул.
Порошин: Я могу только отвлеченно оценить. Это то, чего мне не хватило в этом фильме. На мой взгляд, «Манежка» - это очень важная история про нашу жизнь, конечно же, «Манежка» должна была стать тем самым событием, тем самым эпицентром драматургическим.
Монгайт: То есть двусмысленность такая?
Порошин: Нет. Почему? Оно было вполне однозначным. Что выявила «Манежка»? Что у этого явления есть заказчики и довольно высокие. Это то, куда можно было двинуться далеко по части какого-то конфликта социального, в том числе политического. Вот эта фраза… Опять же Тичер говорит, он же там Сталина называет прекрасным менеджером: «Вот, все влезли в долги, а Сталин не влез». Почему бы его не сделать бы сталинистом? Я не понимаю мотивации этого Тичера. Если бы он был сталинистом…
Монгайт: Они пытались дать ему все роли.
Порошин: Если бы он был казачком на службе у государства… Известно, что некоторые акции устрашения, вообще любой режим нуждается в резервных бригадах, не в полицейских, иногда им не выдать этот мандат, а вот в резервных бригадах, это же повод исследования, пусть даже художественного. Как эти бригады могут обслуживать режим власти, определенные политические расклады…
Монгайт: А вы себя представляете на «Манежке»?
Иванец: Нет, не представляю.
Монгайт: То есть вам взгляды людей, в том числе и фанатов, не близки?
Иванец: Нет, я бы даже не хотел это в прямом эфире… Вообще связывать себя, свою фигуру и фильм этот с какими-то политическими движениями, пытаться привязывать какую-то политику, я аполитичен и не хочу даже про это вести диалог.
Монгайт: А фильм аполитичен, как вы считаете?
Иванец: Фильм задает вопросы. Какой он – отвечать народу.
Монгайт: Какой главный вопрос был в этом фильме?
Иванец: Главный вопрос для меня был – взаимоотношения людей, дружбы, чести, справедливости, мужественности.
Ерлыков: Мы больше с актерской точки зрения анализировали, с внутренней. Интересно было понять, если говорить по Мажору, почему успешный молодой человек бросается в эти предлагаемые обстоятельства, для себя достаточно жесткие. Что это – побег от самого себя, от одиночества? От чего? Очень было интересно анализировать эти темы. Что такое один за всех и все за одного?
Иванец: Есть такие ощущения, то все пытаются притянуть политику за уши к этому фильму, а это художественный фильм.
Порошин: Не притягивайте, фильм аполитичен.