Верховный суд России отказался реабилитировать офицера НКВД Якова Агранова, которого считают одним из организаторов репрессий в 1920–1930-ее годы. Военная коллегия Верховного суда рассмотрела этот вопрос сегодня утром. Ранее военная прокуратура реабилитировала Агранова, но позднее отметила свое решение и обратилась с соответствующим заключением в суд.
Вынося решение по заключению прокуратуры, коллегия во главе с судьей Леонидом Королевым сослалась на закон «О реабилитации» 1991 года. Согласно положениям этого закона, жертвы политических репрессий не подлежат реабилитации, если были осуждены за преступления против правосудия. Заседание суда 27 августа проходило в закрытом режиме, поскольку в деле Агранова есть документы с грифом «секретно».
Обсудили эту тему с нашим гостем, Никитой Петровым, зампредседателя «Мемориала».
Дзядко: С одной стороны, все понятно. С другой стороны, есть вопросы. Потому что господин Агранов, как и те, кто был убит по его вине, его рукой, был убит не за то, что он совершал. Почему же он не имеет права на реабилитацию?
Петров: Это то, что называется «наши счеты с прошлым». Закон о реабилитации, конечно, подразумевает реабилитацию тех, кто был осужден по политическим основаниям. Соответственно, несправедливо. С Аграновым, действительно, в приговоре и деле, которое военная коллегия Верховного суда рассматривала не более 20 минут 1 августа 1938 года, на первом месте заговорщическая деятельность, обвинения в измене родине.
Дзядко: Это 58-ая статья?
Петров: Да, 58-ая 1а и 58.8 «Терроризм» и 58.11 «Действие в составе организованной группы».
Таратута: Тем самым политические мотивы?
Петров: Он был причислен к группе заговорщиков времен Ягоды. Это та самая чистка Ежовым аппарата НКВД и расправа с теми, кто был в руководящем составе до него. Но прокуратура, когда рассматривает дела, должна руководствоваться и материалами дела, то есть какие там есть факты по его деятельности в качестве высокопоставленного работника НКВД. Он не просто был офицером, он имел звание комиссара госбезопасности первого ранга, что в переводе на воинские реалии означает генерал армии. Он был первым заместителем у Ежова, первым заместителем у Ягоды в бытность того наркомом внутренних дел.
Дзядко: Насколько я понимаю, и Зиновьев, и Каменев – тоже….
Петров: Процесс делался, когда Агранов был правой рукой Ягоды. Но в его деле есть и другие материалы, которые говорят о том, как он, будучи уже пониженным и отправленным из Москвы в провинцию, в Саратовскую область, с мая развернул бурную деятельность и форсировал создание липовых дел. Например, дело военнозаговорщической организации. Есть показания в его деле, где четко сказано: Агранов давал установки добиваться от арестованных показаний любым путем, вплоть до применения физического воздействия. Достаточно оснований, чтобы дело, по крайней мере, рассмотреть не в пользу реабилитации. Но в январе этого года Главная военная прокуратура приняла решение о реабилитации. И это было на самом деле нарушение закона о реабилитации.
Таратута: А как поступать в таких случаях? Ведь совершенно очевидно, что зло должно быть наказано, если это зло. Но должно быть наказано за то, то оно совершило. Это важнейший вопрос всех политических процессов последнего времени в России. И если мы будем сажать человека не за то, то мы равны всем остальным. Как поступать в случаях, если преступление одно, а реабилитировать нельзя по другому поводу?
Дзядко: В каком-то смысле буква закона и дух закона.
Петров: Вы правы. Но их этой коллизии выход есть. Некоторые его критикуют, но он часто применяется и Главной военной прокуратурой и судами. Действие переквалифицируют на другие статьи Уголовного кодекса сталинского времени. То есть, как правило, офицерам НКВД, которые нарушали законность, которые, например, практиковали пытки, участвовали в массовых экзекуциях, дают статью 193.17 «Превышение власти и служебная халатность». По этой статье Агранов мог быть расстрелян, если применяется пункт «б» этой статьи.
Таратута: Нужно фальсифицировать историю?
Петров: Нет, фальсифицировать историю не нужно. В делах есть достаточно материалов. Берем архивно-следственное дело, в нем есть это дело. Но тогда суд смотрел на него сквозь политическую призму, а сегодня суд на это может смотреть сквозь призму закона того времени. Конечно, мы не можем сегодняшние законы применять, это неправильно. И прокуратура в данном случае исправила свою ошибку не просто так, а только после того, как «Новая газета» выступила со статьей. Виктор Тополянский написал статью «В рваных сетях справедливости», и здесь прокуратура вынуждена была действовать, потому что они недооценили масштаб фигуры Агранова. Они думали: «Ну, он один из многих. Выпишем реабилитацию и все это тихо». Прокуратура систематически нарушает закон о реабилитации вот в чем: те, кто реабилитирован, их имена должны быть опубликованы в печати. Те, кто не реабилитирован, признан виновным в репрессиях, тоже должны публиковать в печати. Но прокуратура говорит: «У нас нет денег на эти публикации».
Таратута: Понимаю, что этот вопрос наивен, но он важен: получается, что вы нам предлагаете (философски) подогнать нужную статью для этого человека под расстрел. Мы считаем, что, возможно, если бы статья была тогда такая, его следовало….
Дзядко: Мы возвращаемся на 70 лет назад, смотрим из сегодняшнего года, говорим: «Ладно, вот его расстреляли, пусть будет понятнее»…
Таратута: Какая подходит по расстрел? Выбираем нужную.
Петров: Есть много критиков закона по реабилитации. Но сегодня он такой, какой есть, во-первых. А во-вторых, дело не в подборе статьи, а деянии. Деяние можно и нужно квалифицировать. Мы ж не можем закрыть глаза на то, что в деле есть четкие свидетельства его преступных действий? Скажем, Абакумов, не менее известный руководитель СМЕРШ сталинского времени, был расстрелян тоже по политическим вариациям 58-й статьи. Его переквалифицировали при рассмотрении вопроса в 90-е годы на статью 193.17. Но в 1954 году, когда был расстрелян Абакумов, по этой статье нельзя было расстрелять. Знаете, что произошло? Военная коллегия Верховного суда назначила меру наказания Абакумову 25 лет. Но при этом он был расстрелян в декабре 1954 года. От этого уже никому ни холодно, ни жарко.
Таратута: Можно ли развести эти два понятия: реабилитация по одному основанию и пересмотр неправомощного приговора?
Петров: Некоторые называют этот процесс частичной реабилитацией, когда какие-то статьи обвинения снимаются, а какие-то переквалифицируются или остаются. Но, как вы понимаете, частично реабилитирован человек быть не может. Он остается преступником. С него снимается часть обвинения, либо переквалифицируются обвинения иначе. Некоторые ставят вопрос, как вы. Но я не вижу большой правовой коллизии. Конечно, закон о реабилитации нуждается в дополнении, потому что уже Главная военная прокуратура за последние полтора года, пользуясь тем, что у общества интерес к этому низок, реабилитировало многих сталинских палачей. Есть просто хрестоматийные примеры реабилитированных палачей.
Дзядко: Например?
Петров: Начальник Свердловского УНКВД Дмитриев, который и возглавлял тройку, и проводил массовые репрессии, и писал телеграммы в Москву в период массовых операций НКВД. Он писал: «Немецкую, польскую национальные операции закончил, приступаю к русским», - хотя таких команд он не получал. Это, конечно, на уровне анекдотов, но, тем не менее, это человек, о котором даже руководящий состав НКВД говорил: «Дмитриев бежит впереди паровоза».
Таратута: Это верно, и не поймите превратно, мы вовсе не пробуем реабилитировать человека, совершившего злые поступки. И все же очень важно каяться и в репрессиях, и в неправомерных приговорах, и в неверном толковании правосудия.
Петров: Я согласен с вами, но и сегодняшнее заседание военной коллегии было закрытым.
Дзядко: Я об этом хотел спросить.
Петров: Эта закрытость, попытка вообще свернуть разговор о прошлом, о репрессиях.
Дзядко: А что это за документы, которые спустя 75 лет не могут быть показаны публике.
Петров: Я дело Агранова видел, читал. Оно состоит из двух томов. Это было давно еще, лет 18 назад.
Дзядко: Тогда оно было открыто, а потом все было закрыто опять.
Петров: Оно не было и тогда открыто, я просто входил в состав соответствующих комиссий, которые работали над архивными материалами. Нет там ничего, что является гостайной сегодня. Да, там есть какие-то сведения, связанные с его и личной жизнью, и знакомство, например, Агранова с семейством Брик. Он там с Маяковским и так далее. Масса очень интересного литературоведческого материала. Но секретов государственных там нет. Это та форма, которая позволяет и прокуратуре, и архиву ФСБ уходить от обсуждения проблем и не давать дела.