Людмила Алексеева: Россия политзэков. «Хронике текущих событий» 45 лет

История борьбы с политическими преследованиями в нашей стране насчитывает, как минимум, 45 лет.

Именно в этот день, 30 апреля 1968 года вышел первый номер информационного бюллетеня «Хроники текущих событий». Тогда группа московских правозащитников основала подпольный листок в честь Года прав человека ООН. А эпиграфом ему послужили слова из 19-й статьи всеобщей декларации прав человека о том, что каждый имеет право искать, получать и распространять информацию.

Авторы Хроники прошли через репрессии и суды. Сергей Ковалев был приговорён к 7 годам строгих лагерей и к 3 годам ссылки. Илья Габай – к трем годам лагерей. Александр Лавут – так же к трем годам. Габриэль Суперфин – к пяти годам строгих лагерей и двум годам ссылки. И это далеко не полный список.

Одним из основателей Хриники была Людмила Алексеева: она стала «первой» машинисткой «Хроники текущих событий». Печатала самые первые экземпляры бюллетеня. Людмила Алексеева, председатель Московской Хельсинской группы сейчас с нами в студии.

Казнин: Для вас это значимая дата? Как вы к ней сейчас относитесь?

Алексеева: Я считаю днем рождения правозащитного движения не день рождения «Хроники», а митинг 5 декабря 1965 года, на три года раньше. Но «Хроника» - это, как сказал Андрей Дмитриевич Сахаров, лучшее, что сделали правозащитники. Действительно, это потрясающая вещь. Понимаете, Герцен издавал «Вольное издание» в Лондоне и переправлял в Россию. А тут разве можно сравнить сыск во времена Герцена и во времена «Хроники». Это несравнимые вещи. А мы издавали ее в Москве.

Казнин: А вы помните свои ощущения? Вы сидите и печатаете в Москве первый номер этого бюллетеня. Вы понимали его до конца?

Алексеева: Первый номер печатала первый редактор «Хроники» Наталья Евгеньевна Горбаневская. Я уже с ее перепечатанного номера печатала первый. И пока Наташа была на свободе, я печатала с ее номера. Ее арестовали, когда был готов 11-й номер, пришли ее забрали. Но наши великолепные специалисты КГБ-шники обыск провели, а этот номер не нашли, потому что он лежал просто в ящике письменного стола. Они искали в белье, в книжках, черт знает где. И когда она уходила, когда ее уводили, она показала на этот ящик. Мы подумали: «Чего там?» Открыли – а там готовая «Хроника».

Казнин: То есть вы были там же в квартире, вас не забрали?

Алексеева: У нас было такое правило: когда у кого-то обыск, все друг друга обзванивают, и мы сразу приезжаем, чтобы морально поддержать человека, во-первых. А во-вторых, очень часто обыск кончался тем, что предъявляли ордер на арест, увозили. В последний раз его видите, потом у него какие-то распоряжения могут быть, что делать и такие, домашние, и по нашим общим делам. Начиная с 11-го номера я печатала уже не второй с Наташиного, а первый. Я получала от редактора такое, знаете, безобразие. Где-то написано от руки, где-то напечатано, где-то скреплено скрепочкой, где-то подклеено. В общем такой… Потом там было так: «Суд над таким-то, относительно его ареста смотрите номер такой-то». И там стоит «…» - надо посмотреть в каком номере было про арест и там проставить. Для этого надо иметь архив «Хроники», а знаете, как хранить архив «Хроники», ведь приходят с обыском и забирают все. Поэтому я никогда не печатала «Хронику» у себя дома, потому что в мой дом могли прийти в любой момент. Как в дом любого другого, кто занимался этой правозащитной и тогда очень преследуемой деятельностью. Сейчас тоже преследуемой. Ну, правда, меньше.

Казнин: Сейчас мы практически каждый день говорим про «Болотное дело», и очень часто называют их политзаключенными, при этом дискутируют…

Алексеева: Они и есть политзаключенные.

Казнин: При этом дискутируют, например, с президентом во время прямой линии, спрашивают его про политические дела. Он говорит, что это не политические дела, что нельзя бить полицию.На какой-то новый уровень ситуация поднялась за 45 лет?   

Алексеева: И тогда говорили, что у нас нет политзаключенных, есть или сумасшедшие, или… или ну, потому что считали, что если человек не согласен с советской властью, то он, наверное, сумасшедший. Или говорили, что это уголовные преступники, они нарушили…Но все-таки тогда было откровеннее, потому что тогда были в уголовном кодексе статьи, которые мы называли политическими. Это статья 70, которая за «Хронику» полагалась – «агитация и пропаганда с умыслом разрушения советского общественного и государственного строя. Максимальное наказание: 7 лет лагеря, 5 лет ссылки между прочим – так, по серьезному. Потом ввели поменьше – статью 190-ую, первый пункт которой был «клевета на советский общественный и государственный строй» . Говорили: они клеветники, не политзаключенные.. Никто не исследовал, правду они писали или нет. Против власти – значит, клевета. Примерно такая же логика, как сейчас. Надо сказать, что у меня очень сильное ощущение back to the USSA – назад в Советский Союз. Советский Союз – это время моей молодости, казалось бы, должно быть приятно. А мне почему-то противно.

Арно: Расскажите, как вы печатали? Сколько копий за раз вы могли сделать через копирку и на чем? Ведь до 1968 года каждое пишущая машинка в СССР была зарегистрирована. Правильно я рассказываю? Потом Хрущев это отменил.

Алексеева: Нет. Зарегистрированы были ротопринты, машинки, которые были в частном владении, зарегистрированы не были. Но если приходили с обыском, то забирали не только машинописные материалы, забирали и машинку. И если в них был первых экземпляр, они могли установить, на какой машинке он напечатан. Вот вы перечисляли, кого арестовали за «Хронику», я была ее машинисткой, и меня не арестовали. Мне повезло, конечно, но  я принимала такие меры предосторожности: я никогда не печатала дома. Дома у меня стояла машинка, на которой я печатала для работы. Приходили с обысками много раз, каждый раз забирали эту машинку, а она беспорочна, ничего в ней нет, я в ней печатаю…. А у меня было еще такое… по-моему, в 19 веке было создано, страшилище из металла, весил, наверное, пуд. Ступенчатый ундервуд. Я его купила в комиссионном за дешево, футляра на него не было, я его укладывала в хозяйственную сумку, сверху закрывала пеленочкой и таскала с место на место. Потому что на нем я печатала «Хронику» и прочие нехорошие, с точки зрения властей, вещи. Я просилась печатать к тем знакомым, которые сочувствовали, но сами ни в чем замешаны не были. Таких людей было очень много. Это то, что сейчас говорят «шестидесятники» - это наше поколение. Если бы не было «шестидесятников», мы бы не выжили, не могли бы делать то, что могли. А если люди пускали к себе печатать, но я им честно говорила: печатаю «Хронику», но если я не успевала за день напечатать, я должна была оставить у них и на следующий день прийти и допечатать. Когда приходило утро, хозяева были бледные с отеками под глазами, они плохо спали. Знаете, для непривычного человека это тяжелое психологические испытание. И я поняла, что отпечатала один экземпляр, и надо убираться и больше уже этих людей не нервировать. Приходилось побираться по разным знакомым. Вы спрашивали, сколько экземпляров. На этом ундервуде можно было. Я печатала 7-8 экземпляров, но на папиросной бумаге. Если мы заходили в магазин и видели, что продается папиросная бумага, на все деньги, какие были, она покупалась, потом бегали по знакомым, собирали деньги, чтобы купить, купить, купить. Потому что папиросная бумага, копирка и стучать по этому ундервуду надо было так, как будто вы гвозди заколачиваете. Знаете, прямо вот болели пальцы после того, как «Хронику» напечатаешь. Но зато выходило 7-8 экземпляров. Последние два были плохо читаемых, но все-таки они тоже шли в дело. Я долго так бродила от одного знакомого к другому. Это очень сложно, потому что еще архив «Хроники» надо при себе иметь, где-то его прятали. Каждый раз надо было взять, увезти и так далее. Потом  я напала на такую замечательную женщину – Надежду Марковну Лановскую. Она еще в гражданскую войну воевала, совершенно бесстрашная была. Конечно, у нее было 25 лет лагерей, Сталин умер, и она через 8 лет освободилась. Абсолютно ничего не боялась. Дали ей и мужу, который тоже сидел, квартиру около метро «Красные ворота», и я у них оставила архив, она говорила: «Приезжайте, печатайте, что хотите». Она спала спокойно, не волновалась. И когда я попала на эту замечательную женщину, я уже больше не ходила, не побиралась по квартирам, а прямо к ней. Каждому приятно вспомнить, когда ты делал что-то стоящее и делал, как следует. Мне очень приятно вспоминать, что я была первой машинисткой «Хроники», и мне очень приятно, что «Дождь» вспомнил об этом юбилее и отметил его. Спасибо вам.