Умер Борис Березовский. Михаил Козырев вспоминает, каким он его знал.
Печальная новость пришла из Лондона. В возрасте 67 лет скончался Борис Абрамович Березовский. Об этом сообщил в своем блоге его зять Егор Шуппе, и мы получили подтверждение этой новости.
Борис Березовский известен каждому из тех, кто смотрит канал, и по таким названиям как ЛогоВАЗ, и ОРТ. Последние годы, с 2001 он жил в изгнании в Великобритании. Самая последняя новость, которая вошла в наше поле зрения, это то, что он проиграл большой процесс Роману Абрамовичу.
Я долгие годы знал Бориса Абрамовича, я много лет строил радиостанции под его руководством и в холдинге, который он сделал тогда вместе с Рупертом Мердоком. Мое отношение к нему очень личное и субъективное. Сейчас я думаю о том, какая невероятная ирония судьбы в том, что именно мне приходится сейчас в прямом эфире телеканала ДОЖДЬ рассказывать вам о смерти человека, которого я знал лично, с которым последний раз общался буквально несколько недель назад. Мы были в Лондоне, и каждый раз, когда я туда приезжал, мы старались с ним увидеться. Он был невероятно гостеприимным человеком. Он обожал строить вокруг себя дикие компании, открывать свой дом нараспашку, стимулировать каких-то творческих людей, собирать их вокруг себя. Мы помним премию «Триумф», которая отмечала год за годом самых ярких и талантливых безоговорочных авторитетов в нашей культуре. Я делал под его руководством радиостанцию «Наше радио», радиостанцию «Ультра», «Best FM». Мало кто из тех людей, которые влюблены в русскую музыку, могут связать ее каким-то образом с тем, что Березовский на нее тоже повлиял, дав моей команде карт-бланш делать то, что мы считаем нужным. Все фестивали «Нашествие», все то, что мы делали в эти годы – это его заслуга, потому что он был точно так же влюблен в эту музыку, как и мы, и получал огромное удовольствие от того, что мы делаем. Это не было для него коммерческим проектом, это было для него подвижничеством.
Я разговаривал с ним несколько часов в Лондоне несколько раз по телефону. Он был в состоянии абсолютно подавленном. Это человек-ураган, он никогда в самые тяжелые минуты, в самые сложные моменты не унывал. Он был человеком придумывания и действия. Я любил повторять, что вокруг него воздух сворачивается в упругие канаты. Такая у него была энергетика. С ним всегда было интересно. Конечно, авантюрист, конечно, риск был его конек. Последний раз, когда я с ним разговаривал, я был потрясен: настолько как будто жизнь его оставила уже в этот момент. Он вдруг неожиданно расстался с надеждой, что он когда бы то ни было увидит родину, которую он очень любил, и не мог никак себе простить, что он участвовал в таком повороте ее судьбы. Он все время жил надеждой, что он вернется, что настанет время, он сможет приехать, сможет здесь жить. Он задавал мне такие смешные вопросы, как «А какие рестораны открылись на Патриарших прудах, когда идешь с Малой Бронной до Садового кольца?», «Есть ли ощущение, что люди уезжают скопом, или все-таки они остаются?» Он сказал, мне кажется, что я никогда не вернусь. Именно такая формулировка была для него удручающей, лишающей его сил.
Он очень горько говорил о том, что «все люди, которые что-то могли сделать и обладали для этого средствами, все встроились в систему, все заняли те позы, которые им уготованы, и никто не пискнет. И только два человека в эту систему не встроились – Ходорковский и я». На что я ему, конечно, возражал: «Это две немножко разных судьбы. Вы-то здесь в Лондоне, а Ходорковский там, в тюрьме». Он говорил, конечно, но это два человека из всей той генерации людей, которые стремительно разбогатели и старались каким-то образом изменить судьбу страны к лучшему, только два человека не встроились в ту систему, которая существует сейчас. Безнадежность его нынешнего состояния, конечно, повлекла за собой депрессию вполне клиническую, полномасштабную. Я его спрашивал, как он лечится, он говорил, что он со многими консультировался и ездил в Израиль, лежал в клинике, и ничего не помогает. Он остался очень одинок, потому что катастрофа не приходит одна. Все вокруг тут же предъявили ему счет, включая самых близких людей. Я не могу найти аргументы, чтобы каким-то образом ему помочь. Когда у меня бывали такие минуты, когда бизнес, которым я управлял, был в кризисе, мне было сложно, он всегда находил нужные слова, всегда помогал. А я в тот момент, гуляя по холодному Лондону с сотовым телефоном в руке, час за часом разговаривал с ним и не мог найти нужные слова, чтобы каким-то образом вселить в него надежду.
Конечно, с уходом Березовского уходит целая эпоха. Это эпоха глобальных личностей. Мне кажется, очень точную формулировку он еще на рубеже 90-х и 2000-х мне подарил. Он сказал, посмотри, кто приходит к власти: это же тля, это серость. Титаны духа уходят. Нам остается снимать об этой эпохе фильмы, писать о ней книги и оставить себе какие-то воспоминания, что мы тоже в ней жили.
Сегодня не стало Бориса Абрамовича Березовского.