Дмитрий Рогозин о врагах и предателях, Сердюкове, Навальном и бизнесе своего сына

Дзядко: Хотел бы начать с сегодняшних новостей, сегодня министр обороны Сергей Шойгу представил президенту план обороны России на ближайшие 10 лет. От кого  будем обороняться?

Рогозин: От угроз.

Дзядко: Кто эту угрозу для нас сегодня представляет?

Рогозин: У нас есть военная доктрина, там описываются угрозы, военные опасности, они создаются не только при появлении неких агрессивных намерений у отдельных стран, но военная опасность возникает в разнице в соотношении сил и средств у государств. Это достаточно серьезный документ, который описывает действия государства в случае появления военных угроз.

Зыгарь: От угроз обычно защищаются, а обороняются уже от врагов. Какие у нас враги есть?

Рогозин: У нас разные есть неприятности. У нас есть угрозы техногенного плана, природного характера. Врагов  в военном смысле нет, но при этом любое государство ведет военное планирование: оно обеспечивает некую стратегию развития вооружения и военной специальной техники с учетом возможного появления военных опасностей на наших рубежах. Если мы говорим о врагах, мы бы сейчас не сидели в этой аудитории, а находились бы в особом периоде и проводили бы мобилизационный план экономики страны.

Дзядко: А потенциальный противник, к противостоянию с которым мы готовимся больше всего?

Рогозин: Есть три варианта действий. Есть возможности военных сценариев, при которых Российская Федерация действует против более сильного противника, есть сценарии, когда мы обороняемся от примерно равного себе, и третий сценарий – от слабого противника.

Макеева: В интервью 2011 года тоже был задан вам вопрос, кто враг России, вы помните, что вы ответили?

Рогозин: Я всегда говорил, что главный враг России – коррупция.

Макеева: Слабость, неуверенность в себе и коррупция. Может быть, наш новый план обороны России включает какую-то борьбу с этими недугами?

Рогозин: Есть еще одна новость – исследование, которое было проведено одним авторитетным международным институтом по вопросам коррупции при оборонных заказах в разных странах. По этой статистике мы выглядим довольно прилично.

Зыгарь: То есть за последние два месяца ситуация резко выправилась.

Рогозин: Она выправляется. Они фиксируют определенные положительные изменения, которые у нас происходят в планировании оборонных заказов. Когда меня назначали на эту должность, речь шла прежде всего о наведении порядка в вопросах законности при размещении оборонного заказа. Первым делом президент принял решение о выведении из-под Министерства обороны Федеральной службы по оборонным заказам. Сейчас этот инструментарий есть у правительства, мы уже предприняли ряд мер, которые существенно улучшили ситуацию. Например, неплохие результаты по размещению оборонных заказов: 99% по вооруженным силам, 99,9% по правоохранительным органам и 100% по Росатому.

Таратута: Начальник Генштаба Валерий Герасимов сказал, что мы готовы к крупномасштабной войне. Когда война?

Рогозин: Каждый должен заниматься своим делом. Военные не должны ромашки нюхать, а готовиться к войне. Они отдают право распоряжаться собственной жизнью государству, которому они служат. Что это за армия, которая не готовится к войне. Армия и флот в мирное время должны бряцать оружием, чтобы создавать ощущение силы, уверенности, наличие планов, современной техники, способной вести бесконтактный способ ведения борьбы. Только тогда войны не будет.

Таратута: Перед внешним врагом бряцать или перед внутренним?

Рогозин: Армия никогда не занимается внутренними. У нас был только 93 год, когда армия была применена 4 октября. В Чечне она применялась по той простой причине, что там мы воевали не с внутренним врагом, а с экстремистскими элементами других стран.

Зыгарь: В Крымске тоже очень ждали армию волонтеры.

Рогозин: Такого рода вопросы МЧС решает. В Крымске МЧС справилось с задачами. У вооруженных сил даже нет способа применять свою силу внутри государства, потому что когда армия ведет бой, рассчитать силу в отношении гражданского населения невозможно. Поэтому спецоперации проводятся теми, кто специально обучен для этого.

Макеева: У вас интересная должность, вы на стыке денег и войны. Я хочу вспомнить вашу недавнюю полемику с Кудриным, которому вы дали резкий отпор с помощью социальных сетей, когда он вспомнил словосочетание «гонка вооружений» и намекнул на то, что сейчас происходит нечто подобное. Имел ли этот спор какое-то продолжение?

Рогозин: До этого разговора на экономическом форму он говорил то же самое, что плата за оборону – тяжкое бремя на плечах гражданской экономики. Вы считаете, что мы будем рассчитывать наши оборонные расходы таким образом, чтобы угробить здравоохранение, образование? Если взять процент по ВВП, вы увидите, что у нас 3,4%. У американцев эта цифра намного больше, хотя их экономика несопоставима с нашей. Говорить о гонке вооружений в России просто смешно. Мы восстанавливаем боеспособность наших вооруженных сил, 20 лет их никто не финансировал. Ребятам в Чечне приходилось воевать собственными телами.

Булавинов: Я хотел бы заметить, что в трехлетнем бюджете предусмотрено увеличение на расходы на закупки вооружений на 120%, расходы на образование, здравоохранение и культуру уменьшаются.

Рогозин: Согласен, но объясню почему. Это так называемый горб расходов, он к 15 году вырастает. Мы заканчиваем научно-исследовательский опыт на конструкторские работы по ряду очень важных проектов. Мы переводим эти расходы в серийное производство. Дальше пик расходов падает. К 20-ому году не будет постоянного роста расходов.

Булавинов: Государственная программа вооружений 20 триллионов рублей до 20ого года, это фактически полтора годовых бюджета страны.

Рогозин: Добавим еще три триллиона рублей на фактическое создание новой промышленности. Это была бы полуправда, если бы мы только этим ограничились. Задача, которую правительство ставит перед оборонной промышленностью, состоит в том, чтобы развить и гражданский сектор. В идеале каждое оборонное предприятие будет иметь до 50% выпуска гражданской продукции, которая будет использовать огромные наработки научно-технического задела для военки. Вчера я встречался с вице-премьером  и министром иностранных дел Бельгии, мы говорили о том, чтобы использовать бельгийский опыт и инвестиции с тем, чтобы российские наработки в оборонке конвертировать в создание новейших технологий в здравоохранении.

Булавинов: 20 триллионов до 20ого года. Вы можете сказать, что наша армия, наша страна получит за эти деньги?

Рогозин: На 70% вооруженные силы будут оснащены современным и ультрасовременным оружием.

Булавинов: Это общие слова.

Рогозин: Рассказать вам параметры вооружений…

Булавинов: Тратятся огромные деньги, предположим, мы верим, что они тратятся с пользой, но все засекречено.

Рогозин: Государственная программа вооружения состоит из трех параметров – деньги, сроки, штуки. Штуки – это самолеты, корабли, подводные лодки. Что вас конкретно интересует?

Булавинов: То, что является приоритетом программы вооружений, без чего армия обходиться не может, на что будут направлены ваши основные усилия в качестве вице-премьера?

Рогозин: Основные усилия будут направлены на возрождение военной науки. Запускаются фонды перспективных исследований, которые будут выискивать наиболее интересные исследования в области обороны. Мы начинаем реализовать программу фундаментальных исследований. Это восстановление всей академической науки. Это вызывает хороший энтузиазм у наших институтов. Исследования в области лазерной технологии дают нам сейчас основания говорить о создании в Челябинской области центров лазерной медицины. Тот же самый Росатом, который 50% своей работы тратит на создание оружейного комплекса, одновременно он является проводником в создании новейших технологий, которые могут использоваться в вычислительном деле, например, суперкомпьютеры, которые равноценны американским новейшим компьютерам. Росатом их поставляет для решения сложнейших расчетов и математических моделей.

Дзядко: С одной стороны, лазеры, суперкомпьютеры, а с другой стороны, в армии отменяют портянки.

Рогозин: Давайте говорить про конкретные рода вооруженных сил. Например, авиация. В сентябре сумели поднять новый транспортный самолет Ил-476, на 70% это обновленный самолет. Он стал более легким и грузоподъемным. Он не имеет равных в мире, уже подписан контракт на 40 таких самолетов. С учетом других контрактов этих самолетов будет произведено до 20ого года более 100. Заводы стояли. Сейчас Ульяновск оживает.

Булавинов: Истребитель пятого поколения когда будет принят на вооружение?

Рогозин: Истребитель пятого поколения сейчас прошел очередной этап государственных испытаний, успешно произошел перелет с Дальнего Востока в Подмосковье. Это сильная машина, которая также не имеет пока равных. Мы будем оснащать его новым двигателем, когда выйдем на создание такой двигательной системы. Мы стараемся не бежать за американцами. Они действительно оторвались от нас во многом, у нас проблемы еще технологического отставания наших предприятий. У нас две задачи – модернизация промышленности и уже сейчас производить и поставлять современную технику, которая всегда будет отличаться от иностранной техники.

Зыгарь: Она еще не обновилась…

Рогозин: Мы поставляем современную технику, но уровень производства будет вырастать постепенно и последовательно.

Таратута: То есть мы отстали очень сильно, но покупать импортное не станем.

Рогозин: Самое современное нам никто не продаст. Есть экспортный контроль, я сам возглавляю комиссию Российской Федерации по экспортному контролю. Есть очень жесткие ограничения. Даже если бы хотели купить, обязательно был бы окрик из Брюсселя. Когда мы покупаем иностранную готовую продукцию, это окончательно убивает нашего производителя. Смысл состоит в том, что покупать надо технологии, носителей технологий. У нас с французской оборонной промышленностью огромное количество контрактов, в том числе в области тепловизионных систем. Через пару месяцев мы будем выпускать собственную тепловизионную матрицу для приборов ночного видения. При бывшем министре обороны мы покупали готовую продукцию – машины Рысь, которые производились в Больцано в Италии, прикручивали в Воронеже бампер и считали, какое у нас прекрасное приобретение технологий. Промышленность не имела никакого отношения к приобретению этих технологий. Сейчас мы договариваемся с итальянскими коллегами о том, что мы приобретаем у них те агрегаты, функционал которых мы пока не знаем. У нас прогрессивная локализация, до 80% доводим локализацию производства на территории России. В Томилино мы уже закончили новый завод мы уже закончили новый завод, высочайшая культура производства. На этом заводе мы собираем вертолеты и будем создавать совместное производство с итальянцами по легкому вертолету до 2,5 тонн. Даже целое конструкторское бюро будет состоять из русских и итальянских инженеров. Надо привлекать технологии и создавать их заводы на нашей территории, а не покупать готовую продукцию.

Макеева: Эти изменения произошли при вашем вице-премьерстве?

Рогозин: У меня есть определенный опыт, я знаю, как они это делают, я 4 года проработал в Европе. Некоторые вещи, которые я там видел, я применяю.

Таратута: Какова ваша роль в отставке министра Сердюкова?

Рогозин: Я не имел никакого отношения к отставке, это решение принимает президент. Я никогда не скрывал наличие профессионального спора и конфликта с Сердюковым по вопросам, которые мы только что обсуждали.

Таратута: Вы только что сами упомянули, что министр Сердюков был плох, потому что не давал отечественной промышленности «совать нос, куда она должна была совать». Может быть, вы это рассказывали тем людям, от которых зависело принятие решения?

Рогозин: Я, безусловно, информировал руководство правительства Российской Федерации, президента о развале военной науки в части, которая касается формулирования технически заданий для промышленности. Мы получали задания совершенно неподготовленные. Этот факт мы с министром Шойгу обсуждаем и оказываем всяческую помощь. Они даже не могли объяснить толком, что они хотят. Иногда технические задания были просто подогнаны под иностранные образцы.

Дзядко: Вы руководству страны говорили, это плохо, или  снимите его?

Рогозин: Я никогда не ставлю вопрос снять кого-то или не снять. Я говорю, человек компетентен или некомпетентен. Мы говорили о том, что уровень компетенции при подготовке технического задания со стороны главного заказчика никуда не годится.

Таратута: Вас было принято называть одним из врагов Сердюкова. Чаще других называлась ваша фамилия, Сергея Иванова и Сергея Чемезова. Кто из вас троих его сверг, или это были слаженные действия?

Рогозин: В личном плане у меня с Сердюковым были нормальные человеческие отношения. В профессиональном смысле я всегда откровенно ему говорил о тех вещах, которые в военно-промышленной комиссии никогда не примут,  в том числе о разрушении военной науки и военного образования. У нас был большой конфликт в связи с планами министра обороны по ликвидации академии воздушно-космической обороны Тверской академии имени Жукова. Я воспрепятствовал этому решению и убедил председателя правительства изменить формулировку.

Таратута: Вы говорите о прекрасных человеческих отношениях, но вы буквально сплясали у него на похоронах. Вы были первым человеком, кто сказал про него гадости. Что его отставку встречали аплодисментами.

Рогозин: Если аплодисментами встречают отставку министра обороны, значит, он должен подумать, что он такое сделал. Я бы не хотел, чтобы моей отставке кто-то аплодировал. Мы никогда не обсуждали Сердюкова как личность, мы обсуждали его как феномен. Если у нас были претензии, то не столько к Сердюкову, сколько к бывшему начальнику Генерального штаба. Вы тоже можете мои жесткие заявления по поводу того, что начальнику Генерального штаба хорошо бы было помолчать, а не публично охаивать образцы российской военной техники.

Таратута: Начальника Генштаба свергали не так жестко, как министра.

Рогозин: Для нас принципиально важно, российский генерал в должности не имеет право говорить, что наши танки никуда не годны, при том что эти танки не просто конкурентоспособны, но и являются нашей ведущей экспортной позицией. Подрыв экспортного потенциала страны – предательство.

Булавинов: Ну если не устраивают его танки, просто не говорить об этом публично?

Рогозин: Если возникают претензии, для этого у вас есть цеховая аудитория. Та же военно-промышленная комиссия. Но когда вместо этого генерал или министр бежит к микрофону и начинает через пресс-конференции выяснять отношения со своими партнерами внутри страны, это не профессионализм. Я никому не позволял публично выяснять отношения и сам никогда не выносил на публику наши жесткие претензии к тому, как работает отдельный заказчик. Для этого есть президент Российской Федерации.

Макеева: Когда вся история с Сердюковым завертелась, у него в твиттере появилась запись, что коррупция в оборонном комплексе должна быть приравнена к предательству. Министра обороны отправляют в отставку,  и больше ничего не происходит, хотя на обещали государственные телеканалы, что будет целая череда дел. Против него дела не заводят. Но несколько дней назад заместитель председателя Военной промышленной комиссии при Правительстве Иван Харченко делает заявление, что покупка Мистраля была страшной нелепицей и Сердюков должен за это ответить. Дальше появляетесь вы и подтверждаете, Мистрали могут работать только при температуре не ниже 7 градусов. Кто за это должен ответить? Сердюков, Медведев, Путин?

Рогозин: Давайте разберемся в хронологии. Вопрос о том, что преступление – казнокрадство, коррупция – при оборонном заказе должно наказываться по верхней планке, заявил еще кандидат в президенты Владимир Путин. Одно дело, вы крадете просто в экономике, но когда вы крадете у обороноспособности страны, оголяя ее внешние рубежи, это предательство. Это сказано было не в момент отставки Сердюкова, а намного раньше. Вопросы, связанные с разоблачением афер а размещении оборонного заказа, при строительстве новых цехов, закупки техники – это постоянный процесс. Вся информация, которая поступает в Военно-промышленную комиссию, передается в следственные органы. По ним заводятся дела, большое количество информации передается в Счетную палату. Мы никогда не мелочимся, чтобы заниматься конспирологией. Родина выделяет огромные деньги на обеспеченность обороны и безопасности страны. Каждый рубль должен дойти до своей цели. Мы должны ужесточить законность, контроль и надзор. Я давно говорил, что мы станем свидетелями и других дел, по многим делам ведутся следственные действия. Какие-то девушки у нас за это не отдуваются. Отдуваться будут те, кто в условиях слабости страны позволял себе относиться к государственной собственности как к своей личной.

Дзядко: Прошло уже 4 месяца, и по-прежнему отдувается только Сметанова.

Рогозин: У нас информация оперативного характера.

Зыгарь: То есть у вас информации больше, чем мы знаем от Следственного комитета.

Рогозин: Да, потому что некоторые дела находятся в разработке.

Дзядко: Анатолий Сердюков несет ответственность за какие-то коррупционные схемы?

Рогозин: Это только суд скажет.

Зыгарь: Через вас проходили документы, которые могли бы убедить общественность и следственные органы.

Рогозин: Через нас проходят те документы, которые не связаны с деятельностью Министерства обороны. В Минобороны вопросы имущественного комплекса находятся внутри самого министерства. Мы мониторим ситуацию с законностью в оборонной промышленности, а не в оборонном ведомстве.

Зыгарь: С Мистралем тоже предательство получается.

Рогозин: Мы строим эти корабли в соответствии с решениями, которые были приняты раньше. Мы строим во французских верфях два корабля, возьмем их в опытную эксплуатацию, посмотрим, как они себя ведут. Если подтвердится информация экспертов, что они будут иметь проблемы в холодных широтах, мы либо будем настаивать на доработке кораблей, чтобы они могли это избежать, или будем принимать иные решения в отношении двух других кораблей, которые предполагали строить у себя.

Макеева: То есть Хавченко поспешил, когда сказал, что это была нелепость и что Сердюков должен за это ответить?

Рогозин: Когда делаются такого рода закупки, надо покупать не готовую продукцию, а покупать технологии. Министр обороны имел иные аргументы.

Булавинов: Это нормальная схема, с Китаем мы так работали в 90-е годы. Сначала поставка готовой продукции, потом сборка у заказчика.

Рогозин: Поэтому мы и говорим об эволюции нашего отношения. Если раньше мы могли себе позволить покупать готовые корабли, то в отношении последующих закупок мы будем применять иную технологию.

Зыгарь: Но Сердюков не ответит.

Рогозин: Министр обороны не то лицо, которое принимает окончательное решение в такого рода закупках. Это главное оперативное управление, служба вооружения и другие структуры, которые определяют технический облик вооруженных сил. Проблема не в том, что какой-то конкретный полковник или генерал по своим странным основаниям принял такое решение. В 90-е годы был развален научно-технический потенциал, который раньше был в вооруженных силах Советского Союза. У меня отец работал начальником управления перспективных исследований. Тогда все было по-другому. Там каждое решение проходило тщательный анализ с точки зрения возможности создать такое изделие, цены. Министерство обороны всегда является главным оплотом государственности. Военные всегда стояли на страже отечества. Развалили СССР политики.

Зыгарь: Гонка вооружений не подточила советскую экономику?

Рогозин: Там было много разных факторов, но прежде всего они касались самой политической системы. Именно она задавала тон развитию вооружений. Отец приходил со службы крайне расстроенный. Он не мог понять, почему Центральный комитет партии настаивает на паритетном ответе на стратегическую оборонную инициативу, притом что военные ученые считали, что это чиста афера, что это провокация, которая нас должны толкнуть в гонку вооружений. Я бы не стал предъявлять претензии к нашим отцам, которые с честью справлялись с задачами, которые перед ними ставило руководство страны. Претензии к руководству страны.

Дзядко: Эти 4 года, что Анатолий Сердюков был министром, он принес больше пользы или ущерба?

Рогозин: Я застал только год его работы. Каждый должен заниматься своим делом. Давать оценку министру обороны, который находится в президентской вертикали, может только президент.

Зыгарь: Вы же докладывали о том, что он некомпетентен.

Рогозин: Я говорил о другом. Мы докладывали, что развалена система оборонного заказа. Я никогда не говорил, что Сердюков некомпетентен. Мы говорили, что система находится в состоянии кризиса, сокращена военная приемка. У нас есть указ, что в военной приемке должно быть не менее 25 тысяч офицеров. Многие проблемы с качеством продукции были связаны с решением, которое мы считаем неправильным, о радикальном сокращении военной приемки. Да, решение было принято министром обороны.

Булавинов: Оказывается, в 90-е не все развалили, что-то и в нулевые доразваливали.

Рогозин: У нас не было больших средств, которые мы могли бы потратить на возрождение оборонной промышленности. Мы говорим про военную науку. Кризис коснулся всего, прежде всего, что у нас не было поступления новых идей в военную науку. Мы сегодня столкнулись с тем, что у нас многие перспективные программы развития вооружений сталкиваются с отсутствием опережающего научно-технического задела. Старый советский мы вычерпали, нового нет. мы пережили 20 лет отсутствия финансирования.

Зыгарь: У вас не лихие 90-е, а лихое двадцатилетие.

Рогозин: Не было денег на это. Даже в первый президентский срок Путина не было на это средств. Сейчас мы можем себе это позволить.

Таратута: Вы работали в команде Путина на разных этапах. Как вам кажется, Путин скорбит по поводу своей ошибки? Он поставил Сердюкова и так горько в нем разочаровался.

Рогозин: Пригласите Путина к себе в студию, задайте этот вопрос. Любой руководитель всегда оценивает своих сотрудников со знаком плюс-минус. Вы на меня повесили лейбл угнетателя несчастного министра обороны. Такого никогда не было. У нас был жесткий профессиональный спор, который по моей воле был закрыт, вы о нем не знаете. Не надо выбирать мальчиков для битья и валить на них все то, что было связано с ошибками прошлых лет. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. У нас масса вопросов к тому, как проводилась работа над техническим обликом вооруженных сил, но плевать в человека, которого отправили в отставку, неэтично. Я сказал об этих претензиях, чтобы сейчас иметь основы для работы с новым руководством Министерства обороны и чтобы воссоздать высокий уровень экспертизы.

Макеева: В конце этой недели будут отмечать 70-летие Сталинградской битвы. Британские журналисты на прошлой неделе были в Волгограде и рассказывали, как на Мамаевом кургане граждане подходят к почетному караулу и кидают зигу. Действия почетного караула следующие: они бьют прикладом об асфальт, вызывая офицера, который приходит и говорит, что я могу сделать, это ж не в первый раз даже за день. Что бы вы рекомендовали делать в таком случае почетному караулу?

Рогозин: Я считаю, необходимо ужесточить наказание в Уголовном кодексе за пропаганду нацистской символики. Страна, которая потеряла только прямыми потерями 27 миллионов жизней, и после этого какие-то ублюдки будут вскидывать руки? Я считаю, их надо сажать.

Дзядко: Вам не кажется, что эти ублюдки отчасти появились и на волне того движения, которое вы активно поддерживали в начале нулевых годов?

Рогозин: Не кажется. Никогда социал-демократу не будет казаться, что он виноват в появлении большевизма. В каждом политическом движении есть свои крайности  и здоровое зерно. Я никогда не исповедовал крайней формы национальной идеи, а чувство национальной гордости, патриотизма – всегда. Те, кто оскорбляет память погибших воинов, должны быть преследуемы в обществе. Когда я участвовал в организации такого рода «русских маршей», публика, способная творить такого рода экстремизм, держалась от меня подальше. Если бы они столкнулись с моими ребятами, эти парни пожалели бы.

Зыгарь: Вы сказали об ужесточении наказания за нацистскую пропаганду. У нас много сейчас законов со словом «ужесточение» и со словам «пропаганда». Как вам кажется, стоит ли приравнять оскорбление чувств патриотов к оскорблениям чувств верующих?

Рогозин: Не знаю, надо подумать. Чувства верующего человека – это одно, чувство привязанности к своей родине, благодарности ей, любовь к  матери, отечеству… я бы не ставил знак равенства.

Дзядко: Стоит ли приравнять нетрадиционную сексуальную ориентацию и педофилию?

Рогозин: Педофилия – растление, насилие над ребенком, это преступление чистой воды. В отношении нетрадиционной сексуальной ориентации – в частной жизни люди могут делать, что угодно, но я против пропаганды этого, навязывания этого культа. Это, конечно, разные вещи.

Зыгарь: Вспомним еще один нашумевший закон. В тот момент, когда Государственная Дума принимала антимагнитский закон, в интернете часто возникал вопрос, почему ответом на недружественный акт не является сворачивание работы перевалочного пункта в Ульяновске, то есть напрямую ущемление американских интересов в России.

Рогозин: Нельзя свернуть то, что еще не развернуто. Нет никакого пункта в Ульяновске.

Дзядко: Остановить транзит.

Рогозин: Транзит идет в отношении ISAF, мы санкционировали операцию в 2001 году, это решение Совета Безопасности, которое мы обязаны выполнять. Базы в Ульяновске нет.

Зыгарь: Что там есть?

Рогозин: Пока ничего, стоит пустой ангар, завален шоколадками Марс. Что касается закона Димы Яковлева, я не считаю его ответом на закон Магнитского, потому что когда государство в лице посольств, дипломатов не имеет доступа к гражданам России, следить за тем, чтобы их там не убивали и не били, требуется мера. Был бы закон Магнитского, не было бы, что-то подобное приняли бы.

Дзядко: С 1 ноября вступило в силу соглашение о сотрудничестве, которое впервые в истории дало России право в любой момент беспрепятственно к ребенку прийти, чего не было раньше.

Зыгарь: Так говорит Российский МИД.

Рогозин: Он говорит еще другое. У нас же нет проблем с иностранным усыновлением. Проблема состоит в том, что нам объясняют, что по законам Штатов для них Госдеп не указ, поэтому международные соглашения на территории некоторых штатов не действуют. Мне кажется, что нужно было с самого начала идти по пути тройственного подписания, чтобы штаты обязательно ратифицировали соглашения, либо не идти на него вовсе, если мы не имеем возможность контролировать судьбу наших граждан. Россия должна была пойти по пути ужесточения правил из-за отсутствия у нас возможности защищать этих детей.

Дзядко: Если вы были бы депутатом Государственной Думы, проголосовали бы за этот закон?

Рогозин: Я привык не использовать сослагательное наклонение, но думаю, что я бы руководствовался именно теми соображениями, которые вам изложил.

Зыгарь: Вы опытный парламентарий, как вам нынешний ее состав?

Рогозин: Этот состав думающий. Я в прошлом году был официальным представителем президента по закону о фонде перспективных исследований. Когда я пришел на первое чтение, фракция «Справедливая Россия» была против данного законопроекта. Тем не менее по итогам моего выступления Государственная Дума проголосовала полностью за законопроект. Это для меня была галочка, что можно работать с этими депутатами, надо просто быть понятным.

Таратута: Вы говорите, что думающая, но как-то спокойно все происходит. В ваши времена голодали, было красочно.

Рогозин: Наверное, волнами все идет. Я пришел первый раз в Госдуму в 1997 году, я был честным депутатом всегда.

Таратута: Вы не скучаете по тому времени, когда вы были самостоятельным?

Рогозин: Тогда я переживал от того, что будучи депутатом не могу реализовать все то, что у меня в голове сложилось. На посту заместителя председателя правительства, в очень специальном сегменте, я чувствую, что могу сделать очень много полезного для страны. Возможностей работать в правительства для самореализации личности больше, чем в Государственной Думе.

Таратута: А свобода:

Рогозин: Она есть. Есть определенный вектор, который задается руководством страны. Была идея создать концерн «Калашников». Идея на поверхности: есть великий Михаил Калашников, это мощнейшая торговая марка, надо было сгруппировать несколько заводов под этот концерн. Есть свобода делать то, что я считаю полезным для оборонной промышленности и в целом для промышленности. Мне никто не препятствует. Начался творческий поиск новых оригинальных решений, в том числе в создании уникальных образцов вооружения и военной техники. Вы не представляете, над какими интересными вещами мы сейчас работаем. Через 3 года вы увидите, как мы не только будем сокращать технологический разрыв, мы получим промышленность, получим класс конструкторов. Я не фантаст, я не похож на идеалиста.

Булавинов: У вас были договоренности с Путиным о сроках?

Рогозин: Нет, мы говорили о целях работы, специфике, сложности.

Булавинов: Какие-то гарантии он вам не давал?

Рогозин: У нас не такие отношения. Президент Путин давал мне второе предложение, вообще меня назначал президент Медведев. Я исходил из того, что этот вопрос был согласован политическим руководством страны. Для меня эта работа была очень сложной, потому что первое, с чем я столкнулся, были космические аварии, шла полоса неудач, и второе – авария на лодке «Екатеринбург», куда мне пришлось в новогоднюю ночь ехать, а до этого бессонная ночь, когда тушили пожар. Началась моя работа – не позавидуешь. Зато после этого я наизусть выучил устройство атомной подводной лодки.

Таратута: Вас часто прочат на повышение, то премьерство, то президентство, что кажется, что никакого повышения никогда не будет.

Рогозин: Я достаточно опытный человек для того, чтобы не втягиваться в ту дискуссию, которую вы мне пытаетесь навязать, по поводу моих амбиций. Читаю я эти публикации достаточно равнодушно, понимая, что за ними кто-то стоит, кто-то хочет осложнить деловые отношения, которые сложились в правительстве.

Таратута: Вы говорите, что по сравнению с Думой, у вас в Правительстве появилось больше возможностей. Уж на посту премьера и президента будет еще больше.

Зыгарь: Более того, есть ощущение, что вы все время ведете предвыборную кампанию.

Рогозин: Это неправда. Вы, наверное, видите, что я искренен с вами. Мне интересно то, чем я занимаюсь. В случае успеха, мои дети будут гордиться. Когда вы видите. Как новый завод поднимается из пыли, как поднимается самолет… когда поднимался Ил-476, я сидел рядом с Путиным, рядом сидел генеральный конструктор, я видел, что у них слезы на глазах.

Дзядко: А другой раз у него были слезы на глазах на Манежной площади, когда он стал президентом. Неужели вам таких слез не хочется?

Рогозин: Это трогательная вещь, когда вы поднимаете в небо тяжелую машину. Это начало огромного дела – возрождение авиационной промышленности. У меня вся семья авиационная, для меня это был великий день.

Дзядко: Вы один из самых заметных политиков 90-х – нулевых годов, который пережил взлеты и падения, и тут все заканчивается тем, что вы с трогательностью смотрите, как взлетает самолет. Звучит неубедительно.

Рогозин: Потому что та работа, которой  я занимаюсь, требует такой романтики.

Макеева: Идея вашего если не президентства, то премьерства бродит, что газета New-York Times просто ошиблась в декабре и написала, назвав вас премье-министром. Вы бы справились?

Рогозин: Я что ли это пишу. У меня с Медведевым деловые отношения  полного взаимопонимания, он доверяет мне в том деле, которым я занимаюсь. Я не хочу, чтобы эти публикации, к которым я не имею никакого отношения, внесли разлад в отношения между премьером и его заместителем. У меня почти три года назад умер отец, который занимался всем этим делом. Я помню, как он мечтал, что будем возрождаться то дело, которому он отдал всю свою жизнь. Для меня это дело чести. Мне как сыну своего отца важно это сделать. Я никуда дергаться не собираюсь.

Макеева: Вы даже иногда вкладываете собственные средства в рекламу продукции, я имею в виду автомобиль «Тигр». 200 тысяч?

Рогозин: Ну какие 200 тысяч. Я думаю, что он будет стоить процентов на 30 дешевле хорошего европейского внедорожника. 80 тысяч долларов, может быть. Если бы можно было за эту машину не платить, а просто рекламировать как отечественного производителя, я бы с удовольствием. Лучше купить эту машину за свой счет. У меня много командировок, я не всегда на самолетах передвигаюсь. С другой стороны, курирующий оборонку, в том числе машиностроение, вице-премьер едет на Мерседесе? Неправильно это.

Зыгарь: Было много публикаций в прошлом году про снайперскую винтовку Т-5000, которая производится фирмой ORSIS, где ваш сын работал замгендиректора. По данным СМИ, к ней тали проявлять интерес. Она еще не взята на вооружение?

Рогозин: Мой сын – оружейник, был у истоков создания компании Промтехнологии и первых образцов стрелкового оружия. Занимался не столько производственным вопросом, сколько созданием самой компании, когда я еще работал полпредом России при НАТО. У меня и в мыслях не было, что меня могут назначить заместителем председателя правительства, который курирует оружейный бизнес. Когда меня назначили, мы с сыном сели и стали говорить, что нам делать. Вопрос репутации не обсуждается. Я никогда не пристраивал своего сына в теплые места. Поскольку мог возникнуть конфликт интересов и спекуляции в прессе, мы с ним договорились, что он уйдет с этой должности. Что касается самой винтовки, это действительно классная винтовка, она еще пока не принята на вооружение. Какой здесь лоббизм, я не имею никакого отношения к этому предприятию. Я подтягиваю частный бизнес очень активно к нашей оборонке. Есть военно-промышленная компания Олега Дерипаски, которая производит тех же «Тигров». В этом вопросе никогда не было даже намека на то, чтобы я мог нарушить внутреннее свое состояние, лоббируя интересы своего чада. С другой стороны, он специалист в этой области. Ему что, уходить в художники? Могут сказать, у Рогозина отец был генерал. Знаете, как мне было тяжело первые годы, когда я учился в университете, доказывать, что я не папенькин сынок? Помню, когда отцу дали нормальную палату, когда он был уже тяжело болен, я говорю, ты заслужил. Он говорит, это тебе дали эту палату, потому что ты у меня такой сын. В нашей семье мы это тщательно отслеживаем. Сейчас он уехал в Тулу, что нечасто происходит, чтобы дети уезжали в провинцию. С другой стороны, я его поддерживаю, потому что он едет на производство воссоздать из руин разрушенный химический комбинат. Это казенное предприятие, сейчас он будет со своей командой его поднимать. Я думаю, у него получится, потому что он парень упертый, сильный и умный.

Дзядко: Какая у вас любимая книга?

Рогозин: У меня Достоевский любимый писатель. «Бесы» очень люблю, «Братья Карамазовы». Он хирург души. Когда меня пригласили на проект канала «Россия» «Имя России» и мне предложили защищать Достоевского, я был счастлив, потому что это совпадало с моим кредо.

Зыгарь: Вы недавно вспоминали, как вы вернулись из Брюсселя, говорили, что это был тяжелый период, потому что было много аварий. Это был тяжелый период, потому что еще были митинги. Как раз в тот момент заговорили, что у оппозиции появился новый харизматичный лидер с националистическим оттенком Алексей Навальный. Когда вас назначили, вас стали сразу с ним сравнивать, что Рогозин – это антипод Навального, но только в лагере власти. Что вы думаете об этом сравнении?

Рогозин: Ничего не думаю.

Зыгарь: А как вам Навальный? Может, вам его на работу взять?

Рогозин: Я Алексея знаю, мы раза два виделись. Первый раз он меня пригласил, когда я был в политической опале, был 2006 год, в клубе на Брестской  улице организовывали дебаты. Он меня позвал на дебаты с Немцовым. Я согласился, бедного Немцова порвал. Алексея я воспринимал как журналиста, сейчас он претендует на то, чтобы стать политиком.

Зыгарь: Вы бы на дебаты с ним пошли?

Рогозин: Он не знает предмет, который мне интересен. У меня есть свой опыт, я готов отвечать за свои мнения и взгляды. Я думаю, что потенциальный любой оппозиционный политик должен наработать капитал, прежде чем будет интересен для дебатов. Я с уважением отношусь ко всем проявлениям политической активности, считаю, что это нужно. Почему я к вам пришел, для меня очень важно, что думают люди, у которых есть свое представление о добре и зле, иная точка зрения. Я никогда не хожу к сторонникам их в  чем-то убеждать. Если они сторонники, они убеждены в моей правоте. Тех, кто сомневается в том, что стоит остаться в России, что у него будут перспективы, я прихожу, и моя задача была – я хотел вас убедить в том, что на примере того дела, которым я занимаюсь, у нас огромные перспективы. Я гарантирую, что мы восстановим промышленность, это создаст мотивацию для людей чувствовать свою сопричастность идти на работу в оборонку.

Макеева: Я смотрела другие дебаты в преддверие вашего визита, 2003 год с Анатолием Чубайсом. И я вспомнила ваше недавнее интервью Познеру, в котором вы говорили, что такой оппозиции легко стоять на обочине и плевать в спину власти. Сейчас вы, наверное, изменили к Чубайсу отношение. Как вы почувствовали себя на его месте?

Рогозин: Я встречался с ним, он ко мне недавно приезжал, я собираюсь посетить корпорацию Роснано. То, что было  в нашем прошлом, не забыть. Мое отношение к прошлому сохранилось, как оно было. Мы были оппонентами. Если он будет выражать те же мнения, что и раньше, я буду его оппонентом, но мне важно разработки Роснано максимально применять в моем деле.