Марию Алехину перевели в одиночную камеру. Как сообщают представители Федеральной службы исполнения наказаний Пермского края, об этом попросила сама осужденная – из-за конфликта с сокамерницами.
Сегодня Алехину посетил местный адвокат, который связался с активистом арт-группы «Война» Петром Верзиловым, и тот в своем твиттере сообщил подробности конфликта. Якобы несколько осужденных женщин предложили Алехиной беспричинно объявить голодовку, а когда она отказалась, стали вести себя агрессивно по отношению к ней.
«Чтобы не допустить развития конфликта лагерное начальство решило перевести Машу в отдельную камеру. На данный момент все мирно, Маша окей, администрация лагеря ведет себя нормально», – пишет Верзилов. В одиночной камере – «безопасном месте», как ее называют в колонии, – Алехина может провести до 90 суток.
Причины таких конфликтов в колониях мы обсудили с нашими гостями студии – редактором сайта «Русь сидящая» Марией Ноэль и бывшей сокамерницей Марии Алехиной Еленой Федосеевой.
Арно: Насколько формулировка «безопасное место» соответствует действительности?
Ноэль: Я честно скажу, что я в безопасном месте никогда не была, и это событие из ряда вон выходящих. Должно случиться что-то совершенно угрожающее, чтобы осужденная изъявила сама желание пребывать в безопасном месте. Поскольку Маша только что прибыла в колонию, она об этом вряд ли что-то знала. Я думаю, что ей было предложено администрацией. И она согласилась на это.
Лобков: Это такой эвфемизм «безопасное место», потому что одиночная камера выглядит не очень комфортно, наоборот, это маленькая камера, ШИЗО, куда должны попадать, как я понимаю, нарушители режима.
Ноэль: Это еще по-другому называется ПКТ – помещение камерного типа. Это не совсем ШИЗО, потому что в ШИЗО – очень строго: там решетки на окнах, нет белья, нет матрасов, выдается только на ночь, насколько я знаю. ПКТ действительно используется для нарушителей. Это «тюрьма в тюрьме».
Лобков: Вопрос к Елене. Вы провели в одном камере с Марией. Насколько она конфликтный человек? Были ли у нее с кем-либо конфликта в камере или с администрацией?
Федосеева: Маша, как только оказалась в СИЗО после карантина, который длится около 5-7 дней, попала к нам в камеру. В ней находилось около 30 человек. Может, у Маши был еще настрой, она говорила, что ей интересно в тюрьме, как в общежитии. Тюрьма – безусловно, страшное место, где женщины страдают. Я не знаю, может, Маша и сама могла спровоцировать такую ситуацию. В условиях изоляции многие женщины, даже не будучи верующими, приходят к Богу. Потому что обращение к Богу - это единственная надежда на помощь. Вполне возможно, что сам поступок девочек, за который они были осуждены, вызывает у кого-то негативное отношение. Я не могу назвать ее конфликтным человеком. Не более, чем все попадающие в такую ситуацию. Возможно, это ее отношение, ее характер, плюс отношение женщин-сокамерниц к их поступку.
Лобков: Разговоры о религии у вас были там в тот момент, когда она находилась под следствием?
Федосеева: Камера и тюрьма – это не то место, где хочется делиться. Женщины, как правило, замкнуты, общаются близко с одной-двумя, не более. У нас таких разговоров не было. Я сама человек глубоко верующий. Мне поступок такой возмутил. Но никоим образом свое негативное отношение к поступку Маши, как к человеку, ни я, ни другие женщины не выражали.
Арно: Находиться в штрафном изоляторе можно 90 дней. Маша потом должна будет вернуться обратно в общую камеру. Каким образом происходит это возвращение?
Ноэль: Мое мнение такое. Маша не справилась с психологическими аспектами. Нужно выбрать генеральную линию поведения: на что ты реагируешь, на что – нет. Как ты себя ведешь, даже если тебя цепляют, уговаривают и так далее. Должен быть стержень, который ты выбираешь в себе в качестве линии поведения. Маша – человек ранимый. Думаю, у нее есть какие-то элементы социального аутизма. Может быть, судя по тому, как она выглядит, чем она занимается, как она говорит. Это сложившаяся личность, но весь стресс, который ей пришлось пройти в СИЗО, «столыпинский» вагон, затем помещение карантина, жесткий конфликт с адвокатами – думаю, Маша, придя в отряд, могла отреагировать слишком остро на какое-то замечание. А это могут быть не просто замечания. Они могут быть высказаны в жесткой форме. Это все равно, что семиклассник пришел в новый седьмой класс.
Лобков: Это психологический прессинг?
Ноэль: Конечно.
Лобков: Всякое бывает, мы читали лагерные мемуары 1930-х гг., когда начинается коллективная травля одного человека. Не думаю, что с тех времен что-то сильно изменилось.
Ноэль: Еще до травли, как до Пекина. Приходится говорить о том, что Машу стали испытывать, смотреть, на что она реагирует, на что нет – это такое нормальное поведение.
Лобков: «Прописка» это называется?
Ноэль: Может, это не «прописка», но элементы этого есть. Провокационность есть. Не знаю, была ли она спровоцирована администрацией, но, как правило, девушки проверяют, кто к ним пришел. Я не согласна немного с коллегой в том, что были какие-то религиозные у нее в отряде фанатики. Нет в зоне религиозного фанатизма. Это очень интимный момент. Люди действительно приходят к Богу, а не к религии. Поэтому я ни разу не сталкивалась с тем, что кто-то кому-то на эту тему что-то высказал. В лагере много разных людей. Есть детоубийцы…
Лобков: Елена, Маша попала к вам в камеру или вы к ней?
Федосеева: Я уже пробыла в заключении около 5 месяцев.
Лобков: Вы знали, что она «звезда» в каком-то смысле?
Федосеева: Она объявила об этом. Она вошла в камеру и сказала. Первый вопрос, который задают: по какой статье она была осуждена или под следствием. Маша сказала, что они политическая. Там половина камеры таких «политических». Те, которые задержаны, например, на период следствия.
Арно: Была какая-то реакция, узнавали подробности действий, связанных с Машей? Была какая-то оценка?
Федосеева: Мне кажется, что отношение с заключенными женщинами узки. Никто не рассказывает о своей беде, о своей проблеме. Если ты хочешь с кем-то поделиться, тебя послушают. Но выспрашивать, за что, почему и что случилось, никто не будет. Я не могу сказать, что Маша – человек приветливый и общительный.
Лобков: Официальная служба исполнения наказаний пишет, что были угрозы. В какой форме могут быть угрозы в таком коллективе?
Федосеева: Не могу сказать, на зоне не была.
Ноэль: Думаю, все это надо делить на 100. Пресс-служба говорит привычные фразы, суд печатает привычные приговоры, правоохранители делают привычные протоколы допросов. Все делить на 100. Есть две линии, о которых я думаю. Первая: Маша действительно не справилась с психологической ситуацией и спросила, что ей делать, и администрация ей предложила такой вариант. Вторая: может быть, Маша впоследствии выберет просто сидеть в этой камере. Это очень тяжело. Я не знаю, справится ли Маша с этим. Ей ведь нужно будет выходить на работу, а это тот же самый контакт, с теми же людьми. Либо Маше придется искать формы взаимодействия, либо, если администрация не разрешит все время находиться, и она не сможет психологически выдержать, придется ходатайствовать о переводе ее в другое учреждение.