«Я решил поставить в эфир "Лебединое озеро"»

Еловский: Виктор Иванович, скажите, пожалуйста, вот эти тревожные дни, например, 19 августа, что вы делали в тот день?
Осколков: В тот день я работал. Без пятнадцати час, приблизительно, мне позвонил председатель «Гостелерадио» тогдашний - Леонид Петрович Кравченко - и сказал: «Машину выслали, выезжай на работу». Я приехал, мне дали задание, несколько. Во-первых, пригласить дежурного диктора. Я позвонил, пригласил Инну Ермилову. И во-вторых, подготовиться к тому, чтобы перекоммутировать Первый канал на Второй. То есть, смысл тот, что и Первый и Второй канал будут вещать в дном режиме. Это было сделать не сложно, потому что к тому времени будущий ВГТР еще работало в нашей центральной аппаратной, и сигнал шел, в общем, из центральной аппаратной и на Второй канал. Ночью сидели мы с моим помощником, давали задания какие-то по текучке какие-то. В общем-то, о том, что будет и как, по сути дела, мы не догадывались. Точнее сказать, не знали, но догадывались, что не очень хорошее дело затевается, потому что под покровом ночи обычно не вызывают работников, не объясняя там даже конкретные задачи и цели. В шесть часов начался эфир. И тогда стало все понятно. К этому времени подвезли выступление Лукьянова, правда, «понятно» - это тоже сказано пафосно, в общем-то, ничего не было понятно. Только ясно одно, что есть попытка сменить власть и оставить не у дел Горбачева. И после этого для нас началась, для нас, работников телевидения, для тех, кто занимается эфиром, началась типичная рутинная жизнь: выходили в эфир программы, периодически выходили те или иные постановления ГКЧП или еще какие-то воззвания, заявления, их зачитывали, одни дикторы, другие. Где-то к полудню мне позвонил выпускающий на эфир и сказал, что, «Виктор Иванович, знаешь, есть опасение, мы где-то в 12:30, в 12:45 должны выходить из эфира. - А в то время «Гостелерадио» днем обычно имело перерывы от 2 до 3 часов. И действительно, у нас был запланирован перерыв от 12:45, по-моему, до 3 часов, выходил ТСН. - А если поставим туда какую-нибудь передачу или еще что?». Я говорю: «А в каком смысле?» - «Все-таки народ, народ как бы смотрит и тем более не понятно, полная дыра и не известий и ничего нет, еще и телевизор молчит». Я позвонил тут же председателю компании, сказал, говорю, что вот, ребята предложили такой вариант, мне кажется, что это неплохо, это своевременно. Он говорит: «Да, хорошо». И мы поставили тогда то произведение, которое впоследствии вызвало такой резонанс. Мы взяли и поставили то, что у нас было запланировано за две недели до этого, оно должно было идти вечером, после программы «Время» - это балет «Лебединое озеро». Формат там был как раз, по-моему, 01:55, подходило. Мы поставили «Лебединое озеро» и в довесок там еще какой-то маленький фильм. И таким макаром, «Лебединое озеро» исполнило свою песнь, во всех умах это осталось как бы символом ГКЧП. Но факт остается фактом, я сегодня вам впервые рассказываю, как что случилось. Потому что я читал разные вариации, и варианты, что это неожиданно, спонтанно. Все было заранее запланировано. Неожиданно, спонтанно только вышло то, что мы решили не оставлять эфир без вещания. Потому что, это действительно было довольно страшно, потому что заявления следовали одни за другим, и народ мог подумать, что уже что-то началось, или, я не знаю, или закончилось.

Еловский: Сейчас ведь многие думают, «Лебединое озеро», тогда поставили не для того, чтобы народ сохранял спокойствие, а для того, чтобы прикрыть какие-то там бреши в информационной политике. То есть, вместо того, чтобы рассказывать какую-то там правду, вот пустили тогда «Лебединое озеро», то есть это абсолютно оказывается не так.
Осколков: Нет, нет. Понимаете, в то время кому что было рассказывать? Некому было рассказывать, потому что герои наши, герои появились только вечером, когда страна узнала, кто они на пресс-конференции. И больше, в общем-то, из желающих никто не рвался в эфир, особенно в этот первый день. Понимаете? Все были в шоке. И поэтому, я считаю, что мы приняли совершенно верное решение. Может быть, надо было поставить фильм какой-нибудь другой, но в этой суете, вы знаете, мы скорее смотрели хронометраж. Вот он подходит, поехали, ребята. Мы выполнили свою работу, а там уже, что за этим последовало, это уже не наша печаль.

Еловский: Вот девятичасовой выпуск программы «Время». Как получилось так, что там были не только сюжет Медведева, но и разные репортажи с мест о каких-то там актах неповиновения ГКЧП?
Осколков: Понимаете, жизнь она есть жизнь, вообще-то, и что приносили, то и ставили. И я, если, честно говоря, там даже сам был поражен, когда мы вдруг выходим как будто не канал, который на привязи у тех ребят, которые пытались, взяли власть, по идее он должен быть, а канал, который чисто оппозиционный. Потому что, конечно, то, что сделал, например, Медведев, это понятно. Это вот то, что вы говорили «вся правда». Вот она правда вся и есть. Что вы ребята сделали? Что об этом думает народ? Кто устраивает баррикады? И, в общем-то, я считаю, что при всем том печальном моменте и плачевном состоянии дел в компании в то время, информационные блоки, они несли, они отражали то, что было на улице, то и показывали.

Еловский: Как вы думаете, почему ГКЧП не удалось получить полный тотальный контроль над телевидением в тот день?
Осколков: Вы знаете, я думаю что, во-первых, они не представляли, что такое телевидение, что, в принципе вопрос закономерный, что, действительно, при массированном таком натиске это можно было все повернуть и в другую сторону и более четко обозначить, если она была, позицию ГКЧП. Но с другой стороны, первое, это незнание, а с другой стороны, я повторяю, что люди, которые хотели власти, и которые приходили, они не знали что делать. Они не знали, что делать дальше сегодняшнего часа. Трагедия в чем, ввязались в драку, не зная, что ни хотят. Что они хотят? Союзный договор, вроде бы там не получился или получился. Вы же видели эту конференцию, там же все понятно. Там беспомощность, невнятность, слабость, не аргументированность, все это было выявлено. И честно говорю, я как бы, для меня ясно было уже к концу дня рабочего, эта история для меня была понятна, чем она закончится, думаю, не только для меня, а для очень многих людей. Было ясно, что ребята не в те сани сели, во-первых, а во-вторых, не те делали. Если бы это делал, например, Борис Николаевич, то я уверен, что все было бы так, как он задумал, и как хотел.

Еловский: Как вы думаете, что было бы все-таки, если ГКЧП удалось сделать то, что они собирались сделать?
Осколков: Да ничего. Ничего.

Еловский: Вы это исключаете или просто?
Осколков: И исключаю, потому что не могло быть, просто по идее этого не могло быть. Люди просто не понимали ментальность страны, состояние, дух народа. Они просто не понимали. Они сидели. Получилось так, к сожалению, что это сидели затворники, которые не знали, что делается за пределами Садового кольца. Они не знали жизни, они не знали, что все менялось, что все уже другое. Вот вся их трагедия. Я не уверен, что среди них не было и приличных людей (бывает, что одни злодеи или негодяи), конечно, были, я даже подозреваю, кто там был.

Еловский: Хорошо. Вернемся в редакцию в Останкино. Какая там была атмосфера, какая была обстановка? Люди были напуганы или это просто шел обычный день, немножечко сбитый по планированию?
Осколков: Вообще настроение было фиговое, так скажем, откровенно. Многие люди, например, Сергей Леонидович Шумаков, который сейчас возглавляет и руководит каналом Культура, а до этого, вы знаете, на НТВ работал, в ВГТРК, заместителем генерального директора. Он, например, пришел к нам, он как раз был у зампреда Лазуткина, он пришел и подал заявление на стол. А он, в общем-то, в то время был как бы очень перспективным, растущий человек, великолепно знающий профессию, кино. По-моему, он возглавлял тогда Главную редакцию кинопрограмм. Мы его даже не уговаривали, потому что это бессмысленно было уговаривать. Мы сами сидели, мы понимали одно, что нам выйти просто нельзя, вот нам нельзя, потому что мы сидели у эфира. Понимаете? Не могли. Кто-то другой мог это сделать, и молодец, что он это сделал. И многие, в общем-то, ушли в то время. Кстати, и Лесневская, по-моему, тоже тогда ушла. Настроение, опять повторяю, очень нехорошее было. И на второй день вообще нам было все ясно, все понятно, мы просто работали. Мы просто делали то, что, в общем-то, делали профессионалы. Мы выходили в эфир, мы следили, чтобы не было у нас дыр в эфире. Кстати, многие наши сотрудники, у меня, например, из дирекции выпускающие, один из выпускающих, был у Белого дома. Все эти три дня он провел у Белого дома. Потом пришел, под дождем промокший, пришел и рассказывал. Вот такая она жизнь как она есть. Ее по-разному встречали. Нам пришлось ее встречать в аппаратной и в кабинетах, а кто-то ее встречал, из наших же людей, встречал на баррикадах, там еще где-то. Но одно могу сказать, что веселья и приподнятого настроения не было ни у кого, это точно, это я могу просто гарантировать. Все так рутинно выполняли свое дело, понимая, что это необходимость, не более.

Еловский: Виктор Иванович, поправьте меня, насколько я понимаю, вы же, будучи тогда молодым журналистом, еще работали в ЦК КПСС, правда?
Осколков: Да, было, было.

Еловский: Как так получилось?
Осколков: Я работал в молодежной редакции, заместителем Эдуарда Михайловича Сагалаева, курировал публицистику. Поступило предложение, бывает такое, поступило предложение, видимо в ЦК тоже поняли, что надо как-то омолаживать там состав, и предложили, и как-то быстро все это свершилось. За две недели меня приняли консультантом в комитет партийного контроля. Вначале я работал у Соломинцева Михаила Сергеевича, а потом пришел Борис Карлович Пуго. Я с ним тоже проработал где-то года полтора, наверное, а потом встал и ушел.

Еловский: Почему?
Осколков: Я понял, что это не для меня работа, что она работа тоже чиновничья. Понимаете, когда работа бессмысленная, то ты понимаешь, что тебе здесь делать нечего. Я ушел честно. Какие-то там у меня были надежды, какие-то упования, 20-й партсъезд, вы об этом не знаете. Но тогда все жили этим, демократия, свобода, все там, в партии, по-новому и так далее, и так далее. Я как раз в это время и пришел. А все это опять, это рутина, это как я уже однажды в интервью говорил, это Кафка, «Замок» Кафка чистой воды. Когда бегаешь с бумагами туда, сюда. Я пришел и сказал ему: «Борис Карлович, я ухожу». Он: «Куда?» - «Я не знаю, но видимо, новая газет образовывается. Я туда уйду». Ну и все, и ушел. И стал главным редактором «Восточного экспресса», газета для деловых кругов. Она как бы в ТАСС, там учредитель ТАСС, еще деловые круги в Красноярске. Мы делали в Москве, отправляли через «Правду» по фотоклише, по старинке, а в Красноярске ее печатали и по стране. Вот так, вот так я там очутился. Вот так я проработал не более двух лет. В 90-м году ушел, а потом поработал немножко в этой газете и Кравченко пригласил меня в Дирекцию программ. Я пошел в Дирекцию программ, вернулся опять на телевидение в журналистику.

Еловский: Борис Карлович Пуго, как вы сейчас сказали, вы у него работали спичрайтером?
Осколков: Ну да, в принципе да. Да.

Еловский: То есть, вы были довольно близки к нему? Вы знаете, почему он решил принять участие во всех тех событиях?
Осколков: Нет, я не знаю, почему он принял участие в этих событиях, но я могу одно сказать: для меня бесспорно то, что он был предан Горбачеву как никто. И я не знаю, что там происходило и какие сценарии вообще. Видимо, история дальше раскроет этот сценарий до конца, и об участии, и о роли Горбачева, но то, что это был его сторонник, и я это чувствовал даже при подготовке его выступлений Пуго, еще чего-то. Ревел Горбачев - ревел Пуго. Провел Горбачев в комнате - провел Пуго. И я сразу ощущал это все на своей работе. Но он был очень порядочный человек, Борис Карлович, как бы к нему не относились. Вы же помните, в то время проходил ряд всяких сенсационных открытый, секретари ЦК, еще чего-то про, забыл секретаря, известный секретарь. Суть не в этом. Вот Иванов тогда, вы помните тогда следователь, Гдлян, который многих, если не посадили, то, во всяком случае, нарыли компроматы на многих людей, а они прямо говорили, что на Пуго нет у нас компромата. Единственный человек, на которого нет компромата. И это действительно была правда. Потому что этот человек, возможно, каких-то зашориных взглядов, возможно, это я потому что, я думаю, ему не надо было ввязываться в эту историю, хотя он занимал, конечно, пост весьма влиятельный на то время. Быть руководителем МВД в то время, вы понимаете, это силовая, это все улица в твоих или не твоих руках. Но то, что этот человек был демократичен, опять говорю, порядочен и в этом нет всякого сомнения. И ему никогда бы не пришла в голову, ему самому, поднимать идти в первых рядах, поднимать это восстание, непонятно какое, никому не нужное. Возглавлять это ГКЧП, знаете, у которого аббревиатура и то вызывает какую-то, если не иронию, то усмешку. Человек чуждый и человек абсолютно не нужный тем людям, которые пытались взять власть. Пуго никогда бы не стал тем, какую, может быть, ему роль отводили. И опять повторяю, что самое важное в этой истории, для меня, во всяком случае, как человека более-менее знавшего его, хотя возможно не глубоко, это то, что это человек был человеком Горбачева. И после этого, возникают разные мысли, разные сомнения и разные версии, о которых я пока не хотел бы говорить.

Еловский: Тогда же были очень сильные такие сепаратистские настроения в республиках СССР, в том числе в Прибалтике. Борис Карлович Пуго, насколько я знаю, был латыш?
Осколков: Да, латыш.

Еловский: Как он относился к тем веяниям?
Осколков: Вы знаете, он по-разному относился, но к нему вообще неплохо относились власти. Он, даже будучи первым секретарем компартии Латвии, он где-то в 86-м или 85-м году, ну во времена уже Перестройки, он даже был признан там человеком года. В Латвии журналисты не из подхалимов. Они бы не стали во имя власти, или чего-то угодничества человека называть Человеком года. Его назвали. Это не случайно. Потому что многие его качества, они, опять повторяю, при нормальном развитии событий и при том, что произошло, я думаю, они бы сыграли в его жизни решающую роль. Нормальный лидер, может быть не на первых ролях, не на первых рядах, но это нормальный лидер был. Его отношение к самостоятельности, оно исходило из того, что он понимал неизбежность того, что прибалтийские республики они все равно отделятся. Он это понимал. И я думаю, что те, кто живет сейчас в Прибалтике, отношение к Пуго совсем не дурное. Хотя, конечно, он был человек тоже своего времени. Ясно, что у него были ошибки, самое его глубокое заблуждение, его роковая ошибка, как было сказано в одном из фильмов, было «участие в этом нелепом и банальном спектакле».

Еловский: Именно поэтому он счел, что с этого что-то выйдет?
Осколков: Да. Он, в отличие от многих офицеров, он имел честь. И поэтому он ушел сам и увел с собой жену. На такое решиться не многие могли бы. Он решился. Это опять говорит о его внутреннем состоянии, о его, в общем-то, хороших помыслах.

Еловский: Виктор Иванович, если представить себе, вы вернулись на 20 лет назад, в 19 августа, в те тревожные дни, когда атмосфера была такая гнетущая, и в Останкино тоже было трудно и по атмосфере и по всему, чтобы вы, может быть, изменили тогда? Что вы могли сделать? Или вы считаете, что все тогда было правильно, было верно, именно с вашей точки зрения, то, что от вас зависело?
Осколков: Вы знаете, я в какой-то степени, тогдашний директор - это в какой-то степени технарь. Я выполняю техническую работу. Что от нас зависит? Это верстка, и правильный выход в эфир, без задержек, без сбоев. И если бы я был в числе руководителей, я имею в виду тех, кто принимает решение, это другой вопрос. Тут бы можно было с вами поразмышлять, что бы я сделал. А если бы я попал в то время в этом же качестве, я бы сделал то же самое. Я также бы приехал, я также перевел бы каналы, я также поставил не «Лебединое озеро», или «Лебединое», и я прожил бы такую же жизнь, какую я прожил 20 лет назад. Есть вещи, они неизбежны, и, конечно, хотел бы сказать, «да я вернулся, да я бы сейчас там все бы порвал». Нет, этого не случилось бы, потому что, я не фаталист, но, тем не менее, считаю, что все в жизни как-то предначертано, и оно имеет смысл свой порядок и смысл. Вот мы прошли через 91-й год. 91-й год - это в какой-то степени очищение. Нет больше возврата, не было, кроме 93-го года, никаких больше попыток кого-то отдельного, или отдельных групп захватить власть. Вот эта репетиция, неудавшаяся репетиция, она была очень полезна для страны. И, слава богу, что мы ее переварили, хорошо, что она, в общем-то, малой кровью досталась, а в масштабах России мы знаем, что могло бы случиться, если бы пошло широкое столкновение. Поэтому я даже рад, что у ГКЧП были такие слабые позиции, что они позволили извлечь уроки на будущее. Мне кажется, что, да и вы сами видели, что после этого ни у кого дурных попыток и не было.

Еловский: Спасибо. Спасибо, огромное.
Осколков: Да не за что.