Юлия Таратута: Что будет в ближайшем будущем? Будет инаугурация, новый президент, при нем будет новый президентский совет по правам человека. Что будет с правозащитным движением? Мы имеем в виду то правозащитное движение меньшинства, мы пока про большинство не говорим. Оно будет закручено при новом президенте, или он проявит себя либералом?
Людмила Алексеева: Уже сейчас планируются какие-то ограничительные меры, не только против правозащитников, но и против устроителей митингов. Мы сейчас знаем, что это вообще не правозащитники, а самые разные люди. Например, штрафы за митинг повысят до 100 тыс. рублей. А кто, интересно, соберет 100 тыс. рублей за митинг? Да, Владимир Владимирович попробует закручивать гайки. В этом у меня нет сомнений. Но я неисправимый оптимист: мне кажется, что гайки закручивать уже не получится, потому что резьба стерлась.
Дмитрий Казнин: А вы не устали от этой деятельности? Не хочется вам уехать жить спокойно в Соединенные Штаты Америки или под Москву?
Алексеева: А вы знаете, какой адреналин дает правозащитная деятельность? На этом держусь. Думаю, что я гораздо больше уставала, если бы ничего не делала. Откуда адреналин тогда был бы?
Макеева: Вы говорили о волне гражданского самосознания у людей сейчас и в 90-е. Почему тогда не получилось построить демократию? Что помешало? Может, иллюстрации не было? Почему у чехов получилось то, чего не получилось у нас?
Алексеева: Потому что Россия – страна без демократических традиций, без традиции уважения к правым, и со стороны властей, и со стороны граждан. После каждой революции обязательно бывает откат. Поэтому когда пришел Владимир Владимирович Путин - я к этому отнеслась совершенно спокойно. Так должно быть – это нормально. Сначала откат, потом дальше пойдет. Не было ни одной революции, в которой это было бы иначе.
Но, конечно, именно потому, что у нас нет демократических традиций, традиций уважения к закону, что Владимиру Владимировичу Путину очень повезло с ценами на нефть, этот откат оказался слишком глубоким и далеким. Вплоть до того, что оказалось, что и в третий раз можно стать президентом. Будем выбираться медленнее. Чехи, до того как попали сначала под Гитлера, а потом в так называемый социалистический лагерь - какой-то хороший человек сказал, что «хорошую вещь «лагерем» не назовут» - они быстрее вышли из всего этого. Именно из-за того, что у них были традиции, это во-первых.
А во-вторых, знаете, мы очень большие. Это очень приятно – быть гражданином большого государства. Но, как известно, большие системы очень трудно управляются. Это даже не только вина, но и беда наших управителей. 86 регионов - это как лоскутное одеяло. Я много ездила по стране: у нас нет ни одного региона, похожего на другой. Скажем, что общего между Калмыкией и Тамбовской областью? Между ними гораздо больше разницы, чем, скажем, между Бельгией и Голландией, которые являются отдельными государствами. И это можно до бесконечности продолжать. Мы очень многоуровневая страна. В такой стране надо развивать федерализм, а у нас строят вертикаль. Мы идем как раз в противоположном направлении.
Макеева: Где же тогда гарантии, что к 2017 году что-то получится?
Алексеева: XXI век и наше гражданское общество.