МВД задумалось о цензуре: глава ведомства Рашид Нургалиев предложил своим подчиненным мониторить интересы современного поколения: узнать, какие книги они читают, какое кино смотрят, какую музыку слушают. Все неправильное - запретить. Гости в студии автор песни "Я готова и ты готов поджигать машины ментов", основатель группы Барто Алексей Отрадный и певица Виктория Дайнеко.
Министр также добавил, что необходимо изучить вопрос музыкального сопровождения - не однобокое ли оно. По его мнению, сейчас забыли романсы, вальсы и все, что нас раньше объединяло.
Министр убежден - молодежь слушает не то, что нужно – отсюда и все проблемы с экстремизмом. Романсы и вальсы – вот что успокоит желающих выходить на Триумфальную площадь, защищать Химкинский лес, поджигать дорогие машины и требовать отобрать мигалки у чиновников.
В России есть ряд запрещенных песен – в частности, группы Коловрат, Психея - их МВД признало экстремистскими. Пока запрет песен происходит через суд - текст песни или статьи рассматривают судьи и эксперты и выносят свое решение.
В этом смысле у наших музыкантов больше свободы, чем, например в соседней Белоруссии. Там правительство негласным распоряжением запретило ставить в эфир радиостанций и музыкальных каналов песню Виктора Цоя "Мы ждем перемен" и песню группы "Ляпис Трубецкой" "Belarus Freedom"
Можно ли ждать ужесточения цензуры после заявления Рашида Нургалиева – обсуждаем с нашими гостями, основателем группы Барто Алексеем Отрадновым, которому принадлежит песня со словами "Я готова и ты готов поджигать машины ментов". Ее МВД также хочет признать экстремистской. И певицей Викторией Дайнеко - к ее песням пока претензий нет.
Арно: Как развиваются события после вашего выступления на Пушкинской?
Отраднов: На самом деле, все стало хорошо. Изначально центр по борьбе с экстремизмом признал, что в песне есть некие элементы экстремизма, дело передали в прокуратуру, но прокуратура посчитала, что ничего экстремистского нет, и дело благополучно закрыли. Причем, самое интересное, что закрыли его в день рождения Агнии Барто, в честь которой мы и называемся. Такой подарок.
Казнин: А как вы к инициативе Нургалиева относитесь?
Отраднов: Мне сложно сказать, может быть, это какой-то такой элемент троллинга, просто чтобы попасть в Яндекс под №1.
Арно: То есть вы всерьез не воспринимаете?
Отраднов: Просто если вы помните, недавно была инициатива протоиерея Чаплина, который предлагал ввести православную униформу, теперь предлагается слушать вальсы и романсы. Мне кажется, это просто такой способ взбудоражить общественность, улыбнуться. Если же нет, то, честно говоря, непонятно, почему об этом заявляет министр внутренних дел. Вспоминается стихотворение Пушкина, помните, про древнегреческого художника, который что-то нарисовал, к нему подошел сапожник и попросил изменить деталь в изображении обуви, что там неточно нарисовано. Тот изменил, а потом тот начал говорить, что вот это не так, то не так. Тот ему говорит, что не надо уж, давайте как-то без вас. Поэтому, мне кажется, проблема российских чиновников, что они хотят заниматься всем подряд, кроме своих прямых обязанностей. У господина Нургалиева есть целое министерство, где не все в порядке, как мы знаем, где есть куча проблем. Может, на этом и стоит сосредоточиться.
Казнин: Это и навеяло, вполне возможно. Ведь если полицейские, которые со вчерашнего дня официальными являются практически поголовно, будут раз в неделю танцевать вальс или слушать романсы, что-то изменится.
Отраднов: Будет еще страшнее жить, наверное.
Арно: Алексей – понятно, он все-таки ближе к оппозиции. Вы выступаете на федеральных каналах, вы иногда, наверное, выступаете на правительственных концертах. Вам такая мера Нургалиева – как она, нормально? Если ему, допустим, не понравится строчка «сотри его из memory», вы будете возмущены, вы скажете «Нет»?
Дайнеко: Слава богу, такого никогда не возникало с моим репертуаром.
Арно: Так вас еще не тестировали.
Дайнеко: Да. Кстати, у меня много иностранных слов в песнях. Но на самом деле, с одной стороны, наверное, правильно то, что мы, молодежь, не знаем своей культуры, своих музыкальных корней. Потому что когда я прихожу на серьезные программы, где нужно петь не что-то современное и популярное, а какие-то романсы и более серьезные песни, я понимаю, что я ничего этого не знаю, и соответственно исполнять это крайне сложно. Например, это проблема для меня как для певицы. Но с другой стороны, я думаю, что в принципе, в цензуре есть смысл. Потому что когда ты слушаешь на радио песни с какими-то не совсем позитивными напутствиями или с достаточно грубыми выражениями – часто, используется, кстати, на английском языке, потому что, видимо, не все редакторы радиостанций знают язык и иногда встречаются совсем нецензурные выражения – это несколько некорректно, на мой взгляд. Наша молодежь и так понимает, что у нас все дозволено, и поэтому они достаточно развязно ведут себя, а когда это еще стимулируется и как-то продвигается в музыке, которую они любят, это на них очень сильно влияет. Поэтому, наверное, в этих словах есть доля смысла, но не стоит, наверное, как-то совсем в это глубоко углубляться. Ведь в американских дисках есть знак «Parental advisory» - то, что не рекомендуется детям до определенного возраста.
Арно: Да, но это просто пометка, это никак не запрещается.
Дайнеко: Это не запрещается, но с другой стороны, вроде как все-таки уже лишний раз родитель не купит своему ребенку диск.
Арно: Мы правильно поняли, что вас как художника не смущает, что вас будет цензурировать?
Дайнеко: На мой взгляд, в этом нет ничего плохого.
Казнин: Но ведь есть еще одна проблема. На эстраде многие ваши коллеги – это мое личное мнение – просто не сумеют вытянуть романс, если их заставить петь романсы.
Дайнеко: В романсе дело не в голосах, а дело в жизненном опыте. Потому что в 19, и даже в 24 года я не могу до конца прочувствовать ту лирику, которая сопровождается в этих произведениях. Но это не делает их менее красивыми, потому что романсы на стихи Цветаевой и других замечательных поэтов – это действительно здорово, это произведения искусства, в первую очередь. Иногда хочется все-таки больше этому уделять внимания.
Казнин: Это просто аналог блюза. Блюз – это когда хорошему человеку плохо. А у нас – когда плохому человеку хорошо.
Арно: Алексей, например, мне кажется, не расположен петь романсы. Что делать ему теперь? Как ему ответить Рашиду Нургалиеву?
Отраднов: На самом деле, романсы – это когда Нургалиеву хорошо, получается, следуя вашей логике. Для меня вообще очень странная история, когда связывают творчество и экстремизм. В свое время в Америке, наверное, вы помните, были попытки возбудить дела против Оззи Осборна, Мэрлина Мэнсона, когда подростки кончали с собой, и оказывалось, что это якобы из-за музыки, которую они слушали. Все дела благополучно разваливались, потому что детей надо воспитывать, и проблем не будет. То же самое и здесь. Человек может слушать любую музыку и вести себя совершенно любым образом. Я не знаю, что слушают десантники, которые сегодня прыгали в фонтан, и я не знаю, что слушают люди, которые делают какие-то враждебные штуки на почве национальной розни. Мне сложно здесь найти параллель.
Казнин: Виктория, а вы в Народный фронт не собираетесь вступать?
Дайнеко: В Народный фронт? Нет, что вы. Я все-таки певица, я никоим образом не хочу…
Казнин: Очень многие ваши коллеги – Надежда Бабкина, Лариса Долина занимаются в той или иной степени политикой.
Дайнеко: Я все-таки стараюсь держаться как можно дальше от политики, потому что это такой мир, в который если хоть раз попадешь, то потом из него будет сложно выбраться. Все правы и каждый неправ. Поэтому лучше держаться от этого в стороне и делать свое дело.
Арно: А скажите честно, ваши коллеги, которые все-таки вступают, или преимущественно выступают на каких-то прокремлевских или проправительственных концертах, у них успешнее складывается карьера, чем у аполитичных артистов?
Дайнеко: Конечно, плыть по течению гораздо проще, чем против него. Наверняка, у моих коллег, кто делает цензурную музыку, наверняка они более успешны, чем те, кто выступает с достаточно вызывающими предложениями в своих текстах. Но с другой стороны, творчество – это когда люди высказывают свои эмоции. Это не значит, что люди идут поджигать машины, просто это их мысли. Может быть, в лишний раз он не пойдет и не сделает этого, просто один раз про это споет.
Казнин: Образ – есть такое понятие. Скажите, например, такая ситуация: вы в гримерке, у вас репертуар, заходит человек в форме, с вашим директором, и говорит: «Виктория, смотрите, эту песенку мы убираем, и предпоследнюю тоже давайте серединку оттуда уберем, потому что в зале будут подростки, не хотелось, чтобы они отреагировали как-то». Ну по-доброму с вами пообщается. Что вы скажете на это?
Дайнеко: Вообще в принципе я девушка очень упрямая, и как только мне начинают высказывать какие-то условия, я сделаю все, для того, чтобы им не следовать.
Арно: Все-таки вы против цензуры?
Казнин: Теперь выяснилось.
Дайнеко: Я не против цензуры. Я против того, чтобы мне, как человеку, указывали, что делать в творческом плане. Иногда бывают выступления, когда мы оговариваем заранее репертуар. Например, тема концерта такая, поэтому я сама как человек, который понимает, в каком мероприятии он принимает участие, естественно, выберу соответствующий репертуар. Я перед маленькими детьми не буду петь песню про тату на попочке, хотя я ее безумно люблю. С другой стороны, я не люблю, когда мне указывают, что делать.