BP, возможно, нашла возможность обойти своих российских акционеров и все-таки обменяться акциями с "Роснефтью".
По данным газеты Wall Street Journal компания готова продать часть своей доли в нефтяной компании ТНК-BP. Продажа своих акций даст британцам возможность разрабатывать самостоятельные проекты на территории России.
Обсуждаем перспективы этой сделки с профессором НИУ ВШЭ Леонидом Григорьевым.
Казнин: Насколько реально, что ВР расстанется с таким ценным активом ради перспективы сотрудничества с «Роснефтью».
Григорьев: Во-первых, все, что мы говорим, влияет на эти сделки, всегда не хочется вмешиваться. Давайте смотреть объективно. Обе стороны – «Роснефть» и ВР – нуждаются в определенных совместных операциях. ВР нужна причастность к арктическому шельфу, расширение запасов. У них были неприятности в Мексиканском заливе, другие расходы. Им нужно расширяться, вставать на ноги. А «Роснефти» надо выходить в мир, и лучше всего это делать с каким-то дружелюбным партнером под ручку, так сказать, такой мировой вальс. Обе стороны заинтересованы, поэтому сделка выглядит разумной, потому что она освобождает ВР от эксклюзивности соглашений, но если я правильно читал их статью в The Wall Street Journal, там все впереди, и не только дело в официальном отрицании ВР этих слухов, а в том, что это определенный проект. Там, скажем, даже если не продают половину из 50%, они не могут сразу туда войти, но могут делать другие вещи. В общем, компании ищут выход из тупика, заблокированным судебным решением, чтобы продолжать кооперацию в мире. И я думаю, они придумают, рано или поздно, те, кто хотят сделать, заключить какую-то интересную сделку, придумают что-нибудь для себя полезное.
Арно: А насколько для ВР принципиальна именно разработка шельфа?
Григорьев: Я не думаю, что шельф по нефти мгновенно актуально. Я по ряду обстоятельств еще и председатель правления российского фонда защиты природы, и вот «зеленые», например, все с опаской смотрят на разработку нефти. Газ – нет проблем, он булькает, а с нефтью, вы знаете, там, где холодно – не смывается. Поэтому дело, скорее, сейчас не в буквальной немедленной разработке - нефти пока в мире хватает и без этого - а именно в принципиальном заключении соглашений, и ВР тогда могло бы себе в баланс записать немножко из этих запасов. Это им было бы очень полезно. Это стратегическая сделка для многих проектов. Это не просто какой-то такой драматический акт, и немедленно все бросаются бурить в торосах.
Иванов: Какова может быть стоимость этой сделки, если предположить, что «Роснефть» выкупает долю британцев в ТНК-ВР?
Григорьев: The Wall Street Journal оперирует, там было предложено от 16 до 32-х, но это сильно все в газетах. Я специально называю те цифры. Повторяю, это очень тонкие переговоры. И история показывает, что когда потом вскрываются переговоры, и какие-то бумаги, которые юристы готовят, то там появляются ссылки на то, что некий экономист на неком радио назвал цифру. Вот даже это говорить, строго говоря, опасно с точки зрения профессиональной этики.
Казнин: Некий профессор на неком телевидении назвал цифры.
Григорьев: Один телевизор назвал большую сумму – нам хотелось бы ее получить. Давайте будем устраняться от влияния на коммерцию. Я думаю, что и «Роснефть», и ВР имеют серьезные долгосрочные стратегические интересы. Я думаю, что они найдут способы как-то реализовать их. По дороге либо придется договориться, либо придется уплатить. Вот сколько – это уже они как сами договорятся.
Иванов: В принципе, какое-то время назад появились разговоры, что «Роснефть» может заменить ВР в этой сделке на другой британско-голландский концерн Shell. И в принципе. Даже Владимир Путин не отрицал такой возможности, когда у него впрямую спросили.
Григорьев: Мое несчастье профессорское, что я все это помню назад до Хаммурапи. Каждый раз, как кто-то не может договориться, он говорит: тогда проведем трубопровод не через страну А, а через страну Ж, а если мы не договоримся с Б, то договоримся с В. Это нормальный процесс. Конечно, можно договориться с другой компанией. Но та компания должна быть заинтересована именно в этом типе сотрудничества. Повторяю – не этой сделке, а типе сотрудничества. Мы говорим о более интересной вещи, чем просто какая-то сумма денег, уплаченная двумя сторонами.
Казнин: Вы сказали – страну Ж, а нет страны на букву Ж.
Арно: Вы думали все это время?
Казнин: Перебирал. Это я не как вопрос. Скажите, еще одна новость сегодня появилась о том, что власти Германии приветствуют вхождение «Газпрома» в E.ON.
Григорьев: Эта сделка, если это произойдет, это буквально то же самое, только в другой отрасли, в другой стране – стране Г, с компанией Г и компанией Р по неизвестной цене. Неизвестная доля, но сделка, по сути, та же самая. Россия потеряла 75 лет на рынке, и вдруг из СССР исчезнувшего выскакивают какие-то 30 огромных компаний, у которых нет филиальной сети, нет торговых привычек, нет консультантов, нет банков, нет партнеров. И вот сейчас 20 лет спустя они создают это нормальное совершенно окружение. Японцы, когда пришли в США, покупали там торговые компании, все нефтедобывающие страны, в том числе все вертикальные монархии, все покупают в Европе и в США нефтеперерабатывающие заводы. Это нормальное явление.
Казнин: Но подождите. Есть один важный момент – ведь как раз российские крупные компании до последнего не пускали и всячески противились их вхождению в крупный бизнес в Европе.
Григорьев: Это очень тонкое замечание. Это нас не пускали, а я сейчас говорю, как мы изнутри. Мы как мишки на каше, из этой кастрюли, эти 30 наших…
Казнин: А тут-то вдруг пустили. Или пустят.
Григорьев: Во-первых, нет никаких оснований не пускать, тем более, что на Газпроме сидит пол-Европы.
Казнин: Это страшилка про газовую иглу.
Григорьев: В профессорских цифрах хотите? Мы в Европу экспортируем треть нашего угля, 100 млн. тонн – это большая доля в Европе, чем по газу. Мы экспортируем примерно, вместе с Украиной, под 200 млрд. кубов – это тоже треть, и две трети нефти. Совершенно гигантское количество. Экспорт нашей энергии в Европу равен двум полным потреблениям Германии. Считайте, что Германия и Франция потребляют российскую энергию, а все остальные все остальное. Это совершенно чудовищный размер. Поэтому, вообще говоря, все разговоры о зависимости – это все несерьезно. У нас чрезвычайно хорошие отношения с Европой, глупо нас туда не пускать. Мы исправные поставщики, в Германию особенно. В Германии закрываются атомные станции, в Германию приходит «Северный поток», там очень низка доля газа на электростанциях, там по-прежнему доминирует грязный уголь и атомные станции, которые немцы окончательно разлюбили. Разлюбили сначала в народе, теперь политически. Надо дырку как-то закрывать, разумнее закрывать газом. Еще цифры: при выработке одного киловатт-часа выбрасывается в атмосферу 898 грамм СО2 при угле, 651 при нефти, и только 391 при газе. То есть переходя просто с угля на газ, вы мгновенно сокращаете выброс. Конечно, надо дружить с нами, газ мы поставим, уж газа много. Но дорого.